— Так и будешь меня на пороге держать? — протягивает руку и касается моей щеки. Запрещенный прием… теряю голову… Снова не добиться ответов, одержимость побеждает.
Свобода и Василиса… моя мечта сейчас так реальна. Она рядом. И я верю… понимаю… не должен… но я не могу без веры… моя голубка мне необходима… мой воздух, жизнь моя.
Она опутывает меня паутиной, нежной и невероятно прочной. И я не за что не хочу избавляться. Мне нравиться эта паутина, этот запах… пропитываться своей женщиной. Моя… никому не отдам… любому горло перегрызу… даже брату…
Осознание приходит внезапно. Хотя… кому я вру, я это знал всегда, едва ее увидел. Но сейчас я могу сражаться, воля дает силы и развязывает руки.
Прижимаю ее к себе, зарываюсь носом в ее волосы. Дрожу… понимаю, что эта одержимость меня погубит, нельзя так сходить с ума по женщине. Только иначе не могу, не умею… это чувство меня подчинило, изменило, и как раньше уже никогда не будет.
— Никому тебя не отдам, — прижимаю ее, до хруста, сильно, властно.
— Не отдавай, — смеется, обвивает мою шею руками.
В такие моменты хочется верить, точнее… обманываться, что все правда…
Ее смех, он до сих пор стоит у меня в ушах. Многое бы отдал, чтобы услышать… Песня дающая силу и одновременно порабощающая.
А вместе с ароматом Василисы я тогда отчетливо уловил запах войны. Подлой, жестокой, одержимой, бескомпромиссной.
Я забрал голубку к себе. Знал, что после этого последуют удары. Но разве это имело значение? Я полагал, что это было мое решение, как оказалось, она просто позволяла мне так думать.
Она то приближалась и была всецело моя, то отдалялась и пропадала. Она все еще официально было женой моего отца. Хоть и ушла от него. Да это была первая победа, и ее я добился вместе с Вадимом… а потом брат узнал о нас с Василисой.
Приехал ко мне под дом, и увидел, как мы целуемся у подъезда. Тогда мы сцепились, дрались не щадя друг друга. Если бы нас не разняли… то, думаю, кого-то из нас бы уже не было в живых.
Тогда голубка позвала на помощь. Сделала все, чтобы нас разнять.
— Дурашка мой, бесстрашный и безумный, — гладила меня по голове в больнице, пока меня латали и приводили в чувство.
Да, она была рядом, заботилась и донимала врачей. Она всегда была рядом, и в тоже время очень далеко… моя и все же нет… не моя…
Она никому и никогда не принадлежала. Хоть могла сделать так, что ты поверишь во что угодно, лишь бы и дальше иметь возможность видеть ее, целовать, прикасаться.
Позже я узнаю, что Вадима она тоже наведывала в больнице. Позже мне станет известно, что с отцом она тоже до конца не разорвала отношений. А сколько еще тайн хранила голубка?
Но на тот момент я был уверен, что отвоюю свою любовь.
У Вадима было больше возможностей. Он крепко стоял на ногах. А я лишь поднимался. Впрочем, быстро и уверенно. Меня гнало желание дать любимой все самое лучшее.
Кое-какие дела мы проворачивали с Богданом. Но в том момент друг снова уплывал на дно. Его под опеку взяли друзья, с которыми я лично не был знаком, и мне было не до них. Впрочем, и не до Богдана. Я следил за его жизнью, знал, что он отправился в реабилитационный центр. Но снова вытаскивать его у меня не было возможности. Я сам падал, хоть пока этого и не осознавал.
И все же тот год я могу назвать лучшим в своей жизни. Василиса была со мной. Насколько она могла. Я прикасался к призрачному счастью и воевал с еще большим запалом. Отвоевать свою женщину, у всего мира, у Вадима, отца… у всех…
Только и у брата был не меньший запал. Он тоже боролся за нее. А Василиса говорила мне о любви, дарила свою ласку, поддерживала. Моя голубка умела быть необычайно нежной, угадывать желания, идеальной женщиной… Я был уверен — это настоящая любовь, мы становимся одним целым. Одержимый идиот, я не замечал деталей, потому что они бы слишком больно ранили.
Одному против Вадима мне было не справиться. Отец был на время устранен, он затаился зализывать раны и обдумывать планы для удара. А вот с братом наша война была в самом разгаре, и тогда я вспомнил про должок Славы.
Я нашел змеюку. Знал, что запашок у этой идеи мерзкий. Но иного выхода тогда не видел. В том, что она может мне помочь, практически не сомневался. И она действительно помогла. Не отказала. Хоть изрядно потрепала мне нервы. Если бы только это… Слава тоже любила игры, я бы сказал, она была мастерицей в них. Ее помощь, она мне стоила дорого… Змеюка в свойственной ей манере запутала все так, что последствия я до сих пор распутываю. Узнаю про новых фигурантов.
По ее просьбе мне помог один человек. Он утопил бизнес Вадима, подвел его под банкротство. Но за это я заочно оказался ему должен. Хоть даже лично не был с ним знаком. Славка, такая она…
Но и врагом я ее назвать не могу. Когда ситуации были критическими, она единственная протягивала руку помощи. Порой безумной, дикой, но все же помощи. Потому с ней тоже я был как на вулкане.
А в тот год со мной была Василиса. Мне надо было выиграть сражение, о расплате я не думал.
Когда я уже считал, что практически победил. Когда голубка стала оставаться у меня неделями и улетать все реже и реже, я ликовал. Зря…
Одним солнечным утром она привела полицию в нашу квартиру. Меня скрутили и отправили за решетку. Обвинили, что я обчистил квартиру какого-то толстосума…
Голубка ангельским голосом давала показания. Обвиняла меня…
Стоит ли говорить, что улики уже были подделаны. Все как всегда на высшем уровне. Как когда-то сделал отец. Она умничка, хорошая ученица. Усвоила уроки.
— Прости, Ник. Иначе было нельзя, — посмотрела мне в глаза в зале суда. Синеву закрыли грозовые тучи. — Возможно, когда-то ты поймешь…
Повернулась и упорхнула на волю. А я снова остался гнить за решеткой.
Глава 24
Тюрьма стала привычней воли. Тут все просто, понятно, я как рыба в воде в жизни в клетке. Только моя клетка, она в душе. Голубка предала, и мне бы выкинуть ее из головы. Отсидеть, уехать как можно дальше, начать все с нуля. Это был бы логический и правильный выход.
Увы, нити, которые нас связали крепче любых доводов рассудка даже инстинкта самосохранения. Я вновь погибал, сгорал от желания ее увидеть, и ничего не мог с этим сделать.
Я был один… абсолютно один во всем мире. Запертый, одержимый… Просвета нет. Но я выживал, надежда давала силы. Ведь я все равно выйду, найду ее и посмотрю в бесстыжие глаза.
Посмотреть довелось намного раньше, чем я предполагал. Голубка, окруженная голубым ореолом небесной свежести, действовала как профессиональный палач. Очень скоро она пришла посмотреть на плоды своего творения. Я вновь оказался в уже знакомой обшарпанной синей комнате, она сидит на столе, закинув ногу на ногу. И сердце снова бешено колотится, уже где-то в горле радостно вопит. Жадно впитываю любимые черты, и замечаю… что все же не то, не так как раньше.
Пусть одержимость не ушла, но у нее появилась подруга — ненависть. Пока слабая, лишь набирающая силу, но вполне ощутимая. Я дурею без Василисы, но не могу ей простить. Ничего я не забывал. Обиды копились у меня в душе, затапливали меня, и когда чаша переполниться они взорвутся.
— Для чего пришла? — близко не подхожу, хоть ее запах уже начинает щекотать ноздри.
— Тебя увидеть, — и снова небесная гладь. Она затягивает.
— Еще не все сделала?
— Далеко не все, Ник, — встает и сама ко мне идет. Походка плавная, грациозная, она летит, расправив белые крылья.
— Что еще, Вась? Маленький срок дали, надо больше? Пришла полюбоваться на дело рук своих?
Молчит, губ касается легкая улыбка. Подходит вплотную. Прижимается. Обхватывает мое лицо своими ладонями.
— Когда-то ты поймешь. Иначе было нельзя, — шепчет мне в губы.
Она слишком близко, а моя одержимость, она снова побеждает. Еще недостаточно ненависти я взрастил, она слаба, и не дает мне сил оттолкнуть голубку. Презираю себя, я снова лечу в ее сети. Этот сладко-болезненный плен, не могу без него.
