сохранности.
— Милада, есть желание поехать на встречу? — Ваня умеет задавать вопросы, а я умею на них отвечать:
— Нет, — мотаю головой, желваки дергаются на лице Глеба. — Я хотела с тобой пообедать… но придется составить компанию Глебу Козли… Владимировичу.
Блин! Блин! Блин! Он все понял и Ваня тоже. Но если один старается не улыбаться и делать вид, что ничего не слышал, то другой готов линчевать прямо здесь. И как теперь забрать свои слова обратно? Не хочу я с ним ехать в ресторан, я ведь не дура оставаться наедине со злым боссом. Или дура? Потому что, когда он открывает дверь и приглашает последовать за ним, я надеваю туфли…
Милада
В лифте кроме нас еще два человека, Глеб Владимирович молчит, вообще ведет себя подозрительно спокойно. Запретила себе даже мысленно называть его Козлиновичем, так по привычке еще не раз вылетит.
До машины мы идем молча, у меня ноги чуть-чуть подкашиваются, каждой клеткой своего тела чувствую присутствие Тихомирова. Будто понимая, как на меня действует, он идет сзади, отстает не больше чем на шаг, но его взгляд обжигает.
Не повернусь, ничего ему не скажу! Начинаю чуть сильнее вилять бедрами, каблуки и так меняют походку, а если постараться, то она может быть вызывающей, соблазняющей, дерзкой. Ни с кем раньше я себя так не вела. Провоцировала, конечно, потому что нам, девочкам, нравится, когда мужики плывут, меняется взгляд, направленный на тебя, но я всегда вовремя останавливалась, не доводила игру до опасной точки.
Тем удивительнее, что с Глебом мне хочется отключить тормоза, посмотреть, как далеко смогу зайти, увидеть черту, переступив которую, он не сможет остановиться, даже если я попрошу. Опасные желания и мысли, но меня они заводят. Что-то между нами изменилось в том клубе в Сочи, мне кажется, Тихомирова до этого таким никто не видел: диким, жестоким, неуправляемым, я будто сорвала с него маску, в которой он комфортно себя чувствовал и этого мне сейчас не может простить. Поцелуй в кабинете – следствие того срыва. А мне хочется зайти еще дальше…
Узнай Ванька о моих демонах в голове, промыл бы мой мозг перекисью водорода. Хотя не уверена, что поможет.
Возле машины Глеба стоял еще один внедорожник, двери которого подпирали два двухметровых лба в костюмах. Глеб открыл мне дверь, я чуть не споткнулась от несоответствия этого жеста и образа Тихомирова, который сложился в моей голове. Да ладно? Усыпляет бдительность, что ли?
Минут пять мы едем в тишине. Если честно, меня это пипец как напрягает. Стараюсь не ерзать, но будто на углях сижу. Он слишком близко, пространства и так недостаточно, а тут оно сужается до нас двоих. У меня еще губы горят после поцелуя, а он давит своей энергетикой. Холодный и уравновешенный Тихомиров пугает в разы сильнее, чем неадекватный. У меня стойкое ощущение, что он что-то задумал или принял решение и успокоился.
— Значит, Козлинович, Милада? — не смотрит на меня, от этого не легче. Вот совсем не легче.
— Извините, — мне реально неудобно.
— Так допек? — он просто интересуется, никаких эмоций, голос звучит ровно, на лице маска.
— Это из-за собаки, не люблю жестокость, — если пошел такой разговор, то можно быть честной. — Тогда я не думала, что мы еще встретимся.
— Обычно мне до одного места мнение женщин обо мне, но в твоих глазах козлом быть не хочется, — уголки губ чуть дергаются – зародыш улыбки, которая так и не появилась на его лице. — Ты еще совсем молодая и не теряла близких, а я терял, поэтому смерть животных меня не трогает так, как тебя, но очень бесит человеческая глупость, из-за которой страдают другие, неважно, люди это или животные, — извинений от Тихомирова никто не ждал, но то, что он объяснился, мне было приятно. А еще захотелось узнать, кого он потерял.
Неужели смерть родителей так на него повлияла, оставив глубокий след в душе? Тогда что с ним произойдет, если Ваня продолжит отказываться от лечения? Легко хранить секреты, так я думала раньше, пока Ваня не посвятил меня в свою тайну. Тайна, от которой зависит жизнь дорогого не только мне, но и Глебу человека. Чувствую себя предательницей, как бы я ни поступила. Предать Ваню не могу, но сама медленно погибаю, оттого что приходится скрывать. Сейчас я отчетливо понимаю: Глеб должен знать. Должен знать, чтобы бороться за жизнь брата, чтобы не винить себя всю оставшуюся жизнь, что мог помочь, но ничего не сделал. Я ведь тоже буду себя винить, если с Ваней случится самое страшное.
— Что я должна буду делать? — лучше перевести разговор в безопасное русло, пока я не предала единственного хорошего человека в моей жизни. Сначала мне нужно поговорить с Ваней, убедить его рассказать все Глебу.
— Быть рядом, — вроде ничего подозрительного в ответе нет, но мне кажется, что он вкладывает в слова немного другой смысл.
— Сидеть рядом и молчать? — пробую уточнить.
— Почему же молчать? Я бы с удовольствием тебя послушал, — и вновь проскальзывает какое-то неясное подозрение.
— Люди, с которыми мы встречаемся…
— С ними я уже все обсудил по телефону, — перебивает меня Глеб, теперь на его лице появляется улыбка. — Я хотел пригласить тебя на обед, но был уверен, что ты откажешься, — тормозит возле ресторана. — Простишь мне ту ложь? Мы с тобой не с того начали, дашь шанс изменить обо мне мнение?..
Милада
Так и вертится на языке: мягко стелет, да жестко будет спать. Вряд ли мое мнение изменится. Глеб властный, жесткий мужик, привык, что мир крутится вокруг него, окружение заглядывает ему в рот. Таких, как он, другие мужчины боятся, ненавидят, уважают, а женщины обожают и прощают его холодность.
Как к нему отношусь я? Сама не знаю. Меня к нему влечет, я хочу сыграть по-взрослому, но боюсь проиграть. Он матерый волк, а я всего лишь щенок. В таких подлецов легко влюбиться и трудно забыть. С другой стороны, меня ни к кому так не влекло, как к Глебу. Получить сексуальный опыт с ним заманчивее, чем сделать это со своим ровесником. Тем более к ровесникам меня не тянет: не возбуждают ни мысли, ни разговоры, ни тело,
