Жозефина подумала, что эпитафия вышла чересчур резкой.
— А Лефлок-Пиньеля арестовали?
— Вчера, когда я была у инспектора, полицейские поехали его арестовывать, но с тех пор я ничего больше не слышала. Столько всего нужно сделать! Филипп поехал на опознание, а у меня смелости не хватило.
— В газетах пишут о каком-то втором мужчине… Кто это?
— Ван ден Брок. Сосед с третьего этажа.
— Дружок Лефлок-Пиньеля?
— Вроде того…
Жозефина услышала, как Гортензия что-то сказала Николасу по-английски.
— Что ты говоришь, детка? — спросила она, пытаясь уловить в голосе Гортензии хотя бы капельку горя.
— Да прошу Николаса дать мне еще круассан! Умираю с голоду! Готова у него отнять!
На другом конце провода послышалась возня. Николас отказывался отдать свой круассан, Гортензия пыталась оторвать хоть кусочек. Наконец она заявила с набитым ртом:
— Ладно, мам! Скажи Филиппу, чтобы снял в гостинице большой номер для Зоэ, Александра и меня. Не парься. Знаю, тебе тяжело… но ты справишься. Ты со всем всегда справляешься. Ты крепкая, мамуль. Ты сама не знаешь, какая ты крепкая.
— Ты моя хорошая. Спасибо тебе. Если б ты знала, как я…
— Все пройдет, вот увидишь…
— Знаешь, последний раз, когда мы были с ней вместе, мы сидели на кухне, она читала мне мой гороскоп, а потом свой, и не захотела читать рубрику «Здоровье»… и я спросила почему, и…
Жозефина разрыдалась, слезы посыпались градом, не унять, не утереть.
— Вот видишь, — вздохнула Гортензия. — Я же сказала, что слезы придут. Теперь не остановишь!
Жозефина подумала, что нужно позвонить матери. Она набрала номер Анриетты. Крупные слезы катились по щекам.
Она вспомнила, как маленькая Ирис в своей комнате выбирала платье, чтобы пойти в школу, и спрашивала ее: «Я красивая? Самая красивая в школе? Самая красивая во дворе? Самая красивая в районе?» — «Самая красивая в мире», — шептала Жозефина. «Спасибо, Жози, отныне назначаю тебя моей главной фрейлиной», — и она хлопала младшую сестренку расческой по плечу, посвящая в рыцари.
Анриетта сняла трубку и пробурчала: «Алло?»
— Мама, это я. Жозефина.
— Гляди-ка… Жозефина… Призрак из прошлого…
— Мам, ты читала газеты?
— К твоему сведению, Жозефина, я каждый день читаю газеты.
— И ничего такого не вычитала…
— Я читаю экономические издания и потом делаю ставки на бирже. Одни акции идут хорошо, другие пока меня беспокоят, но что поделать, это биржа, я только учусь.
— Ирис умерла, — отрывисто произнесла Жозефина.
— Ирис умерла? Что ты несешь…
— Ее убили в лесу…
— Да ты с ума сошла, бедняжка!
— Нет, она правда умерла…
— Моя дочь! Убита! Это невозможно. Как это произошло?
— Мам, у меня нет сил все это пересказывать. Позвони Филиппу, он тебе лучше объяснит.
— Говоришь, в газетах написали? Какой стыд! Нужно им запретить…
Жозефина повесила трубку. Она не могла удержаться, ее душили слезы.
Филипп вышел из ванной. Она приникла к нему, уткнулась мокрым носом в его белый банный халат. Он посадил ее на колени и крепко обнял.
— Все пройдет, все пройдет, — шептал он, целуя ее в макушку. — Мы ничего не могли больше для нее сделать. Она не умела жить одна…
— О! Почему я не осталась с ней, нельзя было ее оставлять…
— Никто не мог предположить такого развития событий. Ей всегда хотелось чего-то большего, чем просто жизнь, и она это получила. Ни моя любовь, ни твоя не могли бы ее ни насытить, ни вылечить. Тебя не за что себя винить, Жозефина.
— Я понимаю, но все равно не могу удержаться…
— Так обычно и бывает. Но подумай хорошенько, и ты поймешь. Я долго жил с ней, я был готов все ей отдать. И отдавал. Она была как бездонный колодец. Ей всегда было мало. Может, она с ним нашла свой собственный рай…
Он словно уговаривал себя: его явно терзали те же угрызения совести, что и Жозефину.
— Только что звонила Гортензия, она присмотрит за Александром и Зоэ. Я звонила нашей дорогой матери и сказала, что если ее интересуют подробности, пусть позвонит тебе. Нет у меня сил с ней разговаривать.
— Я говорил с Кармен. Она придет на похороны.
Он составил список людей, которых нужно обзвонить. Жозефина подумала, что нужно сообщить Ширли. И Марселю с Жозианой.
— Они не придут, если там будет твоя мать, — заметил Филипп.
— Нет, конечно, но позвонить-то им надо.
Они умолкли и некоторое время сидели обнявшись. И думали об Ирис. Филипп размышлял о том, что она умерла и унесла в могилу свои секреты, что он по сути очень плохо знал эту женщину, так долго бывшую его женой. Жозефина вспоминала разные истории из детства, перед глазами проносились обрывки сцен, разговоры, давно забытые лица…
Так они и сидели, прижавшись друг к другу.
— Не могу поверить, — сказала Жозефина. — Всю жизнь она была рядом. Всегда. Она была частью меня.
Он ничего не ответил, лишь обнял ее еще крепче.
Жозефина позвонила Марселю. Подошла Жозиана, которая взбивала майонез и поэтому попросила подождать две минуты. Телефоном тут же завладел Младший. Жозефина услышала, как Жозиана кричит: «Младший! Положи сейчас же телефон», но он не послушался и пролепетал в трубку:
— Зефиня! Сё намальня?
Жозефина обомлела.
— Ты уже разговариваешь, Младший?
— Дяяяя…
— Ты очень развит для своего возраста, малыш!
— Зефиня! Не пась! Илис сисяс на небе!
— Младший! — Жозиана отняла трубку и извинилась. — Я не хотела испортить майонез… Наконец-то объявилась! От тебя сто лет ни слуху ни духу!
— Ты не читала газеты?
— Думаешь, у меня есть время? Я верчусь как волчок, не продохнуть. Ношусь с малышом по всему городу. Он тащит меня в музеи! Человеку полтора года! Ни минуты свободной! Все-то ему прочти, все ему объясни! Завтра идем на кубистов! А Марсель в Китае! Знаешь, я тут болела. Очень страшно болела. Странная такая болезнь. Все было как в кошмарном сне… Я тебе расскажу. Надо вам обязательно к нам прийти с девочками…
— Жозиана, я хочу сказать тебе, что Ирис…
— О ней вообще никогда ничего не слышно. Мы для нее слишком простецкие, видать.
— Она умерла.
Жозиана вскрикнула, а Жозефина услышала, как Марсель Младший повторяет: «Илис сисяс на небе, ей холясё».
— Но как такое могло случиться? Когда я расскажу Марселю, он брякнется в обморок!
Жозефина упавшим голосом начала рассказ. Жозиана прервала ее:
— Не мучайся, Жози. Это довольно тяжело, ничего не скажешь… Если вдруг захочешь выплакаться, мои двери всегда открыты для тебя. Я испеку тебе пирог. Ты с чем любишь пирог?
