— Песец, — кивнула Гутя и откинула капюшон. — Девочка, говорите? — переспросила она с приятным чувством. — Если бы… — Она вздохнула.
— Думаешь, похожа на бабу? Ни капельки. — Дама засмеялась.
— Можно подумать, не знаете, сколько мне лет. — Гутя фыркнула.
— Да знаю. И сколько твоему сыну — тоже, вдовушка ты моя. — Она протянула руку и обняла Гутю за плечи. — Все знаю, но я говорю, не кто ты есть, а на кого похожа. Ладно, заработаешь денег, может, в тело войдешь. — Она убрала руку с Гутиного плеча.
— Что-то мне не хочется. — Гутя засмеялась. — Чем больше тела, тем труднее его носить. На себе же. Вон, — она кивнула, — с меня сумки хватит, неподъемная. Но ее дотащишь до места и освободишь. А излишки тела с себя не снимешь.
— Я знаю одного крепкого мужичка, — она подмигнула, — он тебя на руках станет носить. Ты для него пушинка, не тяжельше. Никаких сумок не понадобится. — Она улыбнулась ярко накрашенными губами.
— Мало кому нравятся женщины в теле, — заметила Гутя и подумала, что окажись она могучей женщиной, Сушников не предложил бы подвезти. Мужчина всегда хочет быть сильнее. Это у деревенских людей сохранилось уважение к женской физической силе — на ней весь дом, значит, та, которая в теле, справится со всем и не переломится.
— Раздевайся, чаю попьем. Пирожков испекла с грибами. Поешь…
Когда Августа уехала, Тамара Игнатьевна посмотрела на Петрушу и сказала:
— Ну что, начнем раскручивать?
— У-у… — недовольно загудел мальчик.
— Мать, в общем, права, — сказала Тамара Игнатьевна. — Если исходить из библейских заповедей, — добавила она. — Не укради…
— Бип-бип… — повторил Петруша.
— Нет, я не про игрушки в машинки. Библия — это такая книга… Ладно, тебе еще рано. Потом как-нибудь. В общем, украли мы с тобой, а нас застукали. Сейчас позавтракаешь, я уберу со стола и кое-кому позвоню.
Каша была гречневая, Петруша не упирался, быстро очистил тарелку, и Тамара Игнатьевна приступила к делу.
Она знала, с чего начать. У проводника остаются копии билетов, в которых указаны номер паспорта и фамилия пассажира, что позволяет надеяться на удачу — найти адрес и телефон Тимошиных хозяев. Но для этого нужны знакомые на железной дороге.
Тамара Игнатьевна достала из стола записную книжку, полистала. Вот чертов хомяк, поморщилась с досадой. А она сама? Неужели не знала, что Августа заставит вернуть животное? Поддалась Петруше. Впрочем, мальчика тоже нельзя обвинять. Он в общем-то спасал хомяка от проводницы.
А дело было вот как. Уже утром, когда полусонные пассажиры стаскивали белье с матрасов, отыскивали куда-то завалившиеся полотенца — в поезде они исчезают невесть куда, проводница разносила квитанции на белье, не спрашивая кому надо, а кому нет. Она вошла в соседнее купе и завизжала:
— Мышь!
— Нет, это хомячок, его зовут Тимоша, — услышала она голос девочки.
— Он не кусается, — добавила ее сестренка.
Их отец в это время брился в тамбуре перед большим зеркалом.
Вторая проводница, не спеша несшая свое тело по узкому коридору, была старше и смелее.
— Лови! — скомандовала она.
Когда две крупные женщины разворачивались в тесном купе, пытаясь поймать зверька, Петруша юркнул между ними и схватил пластиковый пакет с банкой. Он видел, что Тимоша метнулся туда, прячась от начальниц.
Тамара Игнатьевна вышла в коридор на шум. Чтобы скрыть огорчение от неудачи, проводницы сделали вид, будто никого не собирались ловить. Одна из них сказала:
— Перевозка животных без клетки запрещена. — И строго посмотрела на девочек. — Мышей тоже.
На женщин в форме глядели четыре невинных сине-серых глаза.
— Мы-ши? Какие мыши? — спросили сестренки хором.
— Белые. Если ваши мыши, не дай Бог, конечно, перегрызут провода, соображаете, что будет? — говорила проводница, втягивая носом воздух, вероятно, все еще желая уловить специфический мышиный запах. Она, сощурившись, посмотрела на пол, на коврик. На нем — четыре пары ботинок. Она посмотрела на верхнюю полку, но там — ничего.
Пассажиры в шлепанцах стояли в очереди в туалет, который закроется через полчаса — скоро Вятка, конечная станция.
— Где они?
— Нет, нет мышей, — затараторила одна девочка. — Это я умею по-мышиному. Вот послушайте. — Девочка в сиреневой короткой юбочке тонко пропищала.
Проводница отмахнулась.
— Я заберу…
— Но никаких мышей нету, — кинулась на помощь девочка в синей юбочке.
— Я заберу чашки. — Проводница потянулась к столику. — Ого, не унесешь без подноса. — В ее голосе послышалось удовольствие.
— Я помогу. — Девочка в сиреневой юбочке взяла чашку, из которой ее отец пил чай вечером и ночью. Он долго не спал.
— Выходит, померещилось? — В голосе проводницы слышалась насмешка. Она любила пассажиров-чаевников, ей понравился мужчина из этого купе. Он побил все рекорды сезона, больше его никто не выпил чаю. А значит, заплатит за все. — Понесли, — скомандовала женщина.
Девочка пошла за ней следом, а сестренка юркнула в купе к Петруше.
— Не выходи, — предупредила она, — не выноси.
Петруша кивнул.
Тамара Игнатьевна не вмешивалась в детские игры, но ей понравилось, что мальчик кинулся на помощь. Она заметила, как быстро он познакомился вчера с девочками, они разрешили ему вынуть хомяка из банки. Они везли его в трехлитровке из-под соленых огурцов.
А потом, в суете, уже перед выходом из поезда, Петруша отдал сестренкам полиэтиленовый пакет с банкой варенья, а сам унес банку с хомяком.
— Петруша, ты можешь вспомнить хоть что-то, что они рассказывали о себе? — пыталась направить его по следу, впрочем, уже сильно остывшему, Тамара Игнатьевна.
— Не-а. — Он качал головой.
— А папа? Их папа что-то говорил о себе? Или они рассказывали про него?
— Не-а, — повторял мальчик. — Они говорили только про хомяка. Домашние хомячки живут три года. Днем они спят, а ночью гуляют. Им нужна коробка с опилками или сеном. Или банка. Они закапываются в ней, прячут еду, играют, — выпалил он с большим чувством, от которого даже порозовел.
— Ясное дело, — вздохнула Тамара Игнатьевна. — Что ж, тогда разделим наши усилия — я иду по следу, а ты содержи Тимошу в полном порядке. Чтобы был здоров, весел и не похудел. Если даже на поиски уйдет год, то, учитывая молодость Тимоши, можно надеяться, что настоящие хозяйки успеют насладиться его обществом.
О болезни Надежды Викторовны Фоминой, а значит, о ее причинах, доктора говорили разное. Кроме рассеянного склероза, подозревали миопатию, то есть слабость мышц, и даже раннюю форму болезни Паркинсона.
