Но Питера все это уже не интересовало: он следовал за женой сенатора, скрывшейся за углом Вандомской площади. Казалось, она знала, куда идет, и шла очень уверенно, размашистым шагом, так что Питер поспевал за ней с некоторым усилием. Он понятия не имел, что скажет ей, если она остановится, обернется и спросит его, зачем он за ней идет. Он сам не знал зачем. Просто он должен быть здесь. Его словно кто-то позвал в путь, и он шел за Оливией, подчиняясь неслышному приказу. Питер говорил себе, что хочет лишь уберечь ее от возможной опасности в такой поздний час, но не смог бы ответить на вопрос, почему именно он должен быть ее телохранителем.
К его удивлению, она дошла до площади Согласия и остановилась там, с улыбкой глядя на фонтаны и сияющую поодаль Эйфелеву башню. Здесь сидел какой-то старый бродяга, проехал на роликах молодой парень, две парочки целовались на скамейках, не обращая никакого внимания на Оливию, которая, казалось, была счастлива своим одиночеством. Питеру захотелось подойти к ней и, обняв ее, вдвоем смотреть на фонтаны. Но вместо этого он остановился на почтительном расстоянии, не сводя с нее глаз. И вдруг она, к полному смущению Питера, обернулась и вопросительно посмотрела на него, как будто внезапно почувствовала его присутствие, как будто она знала его причину, но все равно собиралась потребовать у него объяснений. Ей было ясно, что он преследовал ее, но она, казалось, ничуть не разозлилась и не испугалась. Питер страшно смутился, когда она повернулась и медленно подошла к нему. Оливия узнала в нем человека, плававшего вчера вместе с ней в бассейне, но Питер покраснел, когда она подошла совсем близко. К счастью, в темноте этого не было видно.
– Вы фотограф? – Вопрос был задан очень тихим голосом. Оливия казалась совсем беззащитной и неожиданно грустной. Это уже случалось с ней раньше – сотни, тысячи раз. Фотографы преследовали ее всюду, торжествуя всякий раз, когда им удавалось поймать момент из ее частной жизни. Теперь она к этому привыкла и неохотно приняла это неудобство как неотъемлемую часть своего существования.
Но Питер покачал головой, почувствовав, что она должна ощущать. Ему было стыдно, что он невольно помешал ее одиночеству.
– Нет, я не фотограф. Простите меня… Я… Мне просто хотелось знать, что вы… Сейчас уже поздно.
Отважившись поднять на нее глаза, он вдруг почувствовал, как смущение уходит, уступая место желанию защитить эту невероятно хрупкую женщину – женщину, какой он никогда раньше не встречал.
– Вы не должны ходить одна в такое время – это опасно.
Оливия взглянула на молодого человека и пожилого клошара и пожала плечами, переведя на Питера заинтересованный взгляд.
– Почему вы пошли за мной? – прямо спросила она, глядя на него своими карими бархатными глазами.
Питеру захотелось протянуть руку и дотронуться до ее лица.
– Я… я не знаю, – честно сказал он. – Любопытство… рыцарство… восхищение… глупость… – Ему хотелось сказать ей, что он ошеломлен ее красотой, но это было невозможно. – Я хотел удостовериться в том, что с вами все в порядке. – И вдруг он решил быть с ней честным. Обстоятельства были несколько необычные, а Оливия казалась человеком, с которым можно разговаривать откровенно. – Вы ведь просто ушли, никому не сказав, да?
Может быть, сейчас телохранители уже обнаружили исчезновение Оливии и повсюду ищут, но ей явно было все равно. Когда она подняла глаза на своего собеседника, Питер подумал, что она похожа на шаловливого ребенка. Он был единственным свидетелем ее поступка, и Оливия это знала.
– Возможно, их это совершенно не интересует, – так же прямо и без всякого сожаления ответила она полным озорства голосом – к немалому удивлению Питера. Без труда можно было сделать вывод, что она совершенно заброшенная женщина. Ни один человек из ее группы не обращал на нее никакого внимания, даже ее муж. – Мне нужно было уйти. Иногда очень тяжело… быть в моей шкуре.
Она снова взглянула на Питера, явно неуверенная в том, что он знает, кто она такая, и не желая раскрывать инкогнито.
– В любой шкуре иногда бывает тяжело, – философски заметил Питер. Ему тоже временами бывало несладко, хотя с ее положением это было не сравнить. Он посмотрел на Оливию с сочувствием. Раз уж он позволил себе этот экстравагантный поступок, не будет никакого вреда, если он зайдет еще дальше. – Можно ли угостить вас кофе?
Оба улыбнулись этому старомодному приему. Оливия заколебалась, не зная, насколько честны его намерения, и Питер, видя, что она сомневается, тепло улыбнулся.
– Это вполне искреннее предложение. Я хорошо воспитан, поэтому вы можете совершенно спокойно принять от меня чашечку кофе. Я бы пригласил вас в ресторан в своем отеле, но у них, к сожалению, сегодня вечером не все в порядке.
Оливия рассмеялась, и ее напряжение явно спало. Она ведь встречалась с ним в отеле, в лифте и бассейне. На нем была дорогая и безупречно чистая рубашка, брюки от костюма и хорошая обувь. Нечто в его глазах заставляло предполагать, что он приличный и добрый человек. В конце концов она кивнула.
– Я бы хотела выпить кофе, но только не в вашем отеле, – чопорно ответила она. – Сегодня там что-то слишком людно. Что вы скажете насчет Монмартра?
– Замечательная идея. Проедемся в такси?
Оливия кивнула, и они отправились на ближайшую стоянку такси. Сев в машину с его помощью, она назвала адрес бистро, которое работало допоздна. Столики там были выставлены на тротуар. Этой теплой ночью им совершенно не хотелось возвращаться в отель, хотя сложившаяся ситуация обоих явно смущала. Первой сломала лед она, посмотрев на него насмешливо.
– И часто вы это делаете? Я имею в виду: преследуете женщин? – Внезапно она почувствовала, что все это ее очень забавляет.
Питер покраснел в темноте кабины и покачал головой:
– Я никогда на самом деле раньше ничего подобного не вытворял. Это со мной впервые, и я до сих пор не понимаю, зачем я это сделал.
Он не стал объяснять ей, что ему по какой-то неведомой причине захотелось защитить ее.
– На самом деле я очень рада, что вы это сделали, – ответила Оливия, чувствуя себя неожиданно хорошо и спокойно в его обществе. Они доехали до ресторана и спустя мгновение уже сидели за столиком на воздухе, попивая горячий кофе. – Наверное, вы поступили правильно, – с улыбкой добавила она. – А теперь расскажите мне о себе.
Она положила подбородок на руки и стала удивительно похожа на Одри Хепберн.
– Рассказывать особенно нечего, – с легким смущением сказал он. То, что он испытывал, было похоже на блаженство.
– А я уверена, что это не так. Откуда вы? Из Нью-Йорка?
