— Значит, так, — теперь вы мне расскажете о ваших проблемах. — Голос Антона звучал по-новому. Нина снова почувствовала напряжение.
— А если нет?
Как может она рассказывать незнакомому мужчине о себе? Какое ему дело до ее пятна, до тех мучений, страданий ее матери и собственных? Может, еще рассказать, что Дима ее бросил из-за пятна? Да-да, бросил. Это так. Мама сделала главное — она нашла доктора, у которого операция стоит дешевле, чем у других. Поэтому ей нужны деньги.
— Если нет, — Антон вздохнул, — значит, вы останетесь здесь.
— Надолго? — она наклонила голову на бок, стараясь не показать, как задрожало все внутри.
— Пока не расскажете.
Она скрестила руки на груди и в упор смотрела на него. В них то же, что и раньше. Внимание. Но что-то еще, чего она не видела до сих пор в глазах мужчин, обращенных на нее. Или не было таких глаз, в которые можно смотреть долго? Золотистые искорки на радужке светились не просто интересом. Казалось, ему нравится то, что он видит.
А если он хочет завладеть картой? Но у нее нет с собой карты.
Потом Нина поймала взгляд Фили. Он вел себя с Антоном так, будто тот кормил, поил и выгуливал его всю жизнь. А Филя не со всеми так себя ведет. Нина почувствовала себя лучше.
— Хорошо. Я вам скажу главное.
Антон не поменялся в лице, на нем не было ликования от победы — всегда приятно заставить другого сделать то, что ты хочешь, не подался вперед.
— Мне нужны деньги на операцию, — сказала Нина.
— Для вашей мамы? — тихо спросил он.
— Нет. Для меня.
Антон нахмурился.
— Что-то серьезное? Мне жаль, Нина.
Она отбросила волосы с правой щеки и повернулась к нему.
— Мне нужно избавиться от родимого пятна. Моя мама нашла доктора, но не в Москве, не в России. В другой стране.
— Европа? Штаты? — быстро перечислял он, прикидывая, где может стоить операция столько, сколько сказала Нина. Точнее, не сказала, а он сам вычислил по цене двадцати трюфелей…
— Нет. Это Тунис.
— Вот как? — Антон удивился. — Впрочем, эта страна на севере Африки особенная. Французы очень много вложили в нее. Вас должен оперировать арабский доктор?
— Он наполовину француз. Мама работала на конференции с его коллегой. Он учился во Франции. — Нина улыбнулась. — Вообще-то я могла бы ничего не платить. При одном условии.
Антон насторожился. Он не верил в искренние намерения тех, кто ставит условия. Его сердце забилось быстрее. Он поморщился, осуждая себя за необычную реакцию. Условия ставят Нине, не ему, а он видит ее первый раз в жизни.
Но не последний. Конечно. Она отдаст ему карту, он заставит ее это сделать. Значит, им придется встретиться в Москве.
Такая мысль ему понравилась.
— Какое условие?
— Скорее, предложение. Знаете, — Нина зарделась, — мама не стала мне говорить об этом, она знала, что я не соглашусь. Бабушка рассказала. Условие такое — я выхожу замуж за сына доктора, он хочет в жены русскую блондинку. Потом его отец делает мне операцию. Бесплатно.
— Хорошенькое дело — бесплатно! — возмущения такой силы Антон Метельский не ожидал от себя. — А знаете ли вы, что этот сынок должен платить солидный выкуп за невесту-соотечественницу?
Нина кивнула.
— Знаю. Бабушка рассказала.
— Понял. Значит, вы поедете в Тунис сразу, как только соберете деньги. — Губы под усами скривились. — Боюсь, ваш доктор уйдет на покой, прежде чем вы соберете столько денег с вашими работодателями. А хотите поехать прямо сейчас?
Нина открыла рот.
— Прямо отсюда? — нашлась она, чтобы унять собственную дрожь.
— Я открою вам кредитную линию, — он улыбнулся.
— Не-ет, — она наклонила голову и посмотрела на него с усмешкой. — Только на свои.
— Вы правы, если вам предлагают зависимость, это опасно. Хорошо, если отдадите мне карту, можете поехать прямо в каникулы. В феврале. На свои, как вы и хотите.
Нина запустила пальцы в волосы. На солнце, которое в середине дня решило осветить хмурый осенний день, они потекли золотым потоком между пальцами.
— Я должна подумать.
Нина отвернулась от Антона, указала на портрет мужчины, который она заметила раньше. Теперь, освещенный солнцем, он подстегнул любопытство.
— А кто это на портрете? — спросила она.
— Мой предок. Вот его работа по грибам, — он взял с полки книгу и подал ей.
— Профессор Бухгольц? — Нина не верила своим глазам. — Я читала эту книгу в Ленинке. Тысяча восемьсот девяносто шестой год.
— Я внучатый праправнук Федора Владимировича Бухгольца, — сказал Антон.
— На самом деле? Вы? Того профессора Рижского университета, который составил коллекцию грибов для графини Екатерины Павловны Шереметевой, в селе Михайловском Московской губернии? — на одном дыхании проговорила она.
— Вы это знаете? — он удивился. — Да, он мой предок. Это он меня толкнул в объятия к грибам. Когда я учился в школе, я проверил рецепты Федора Владимировича. Вы читали книгу, помните, что в ней есть рецепты для консервации образцов. Я убедился, что на самом деле в спирту грибы сохраняют форму, но обесцвечиваются. А цвет, как известно, важный признак при определении гриба. Я даже составлял консервирующую жидкость доктора Овена…
— … вода, соль, сулема и квасцы, — перебила его Нина. — Окраска сохранялась, но гриб разбухал. Так вот почему вы стали заниматься грибами?
— Пожалуй, — сказал Антон. — Потом мне понравилось — грибы не растут в офисе с девяти до шести… — Он засмеялся. — Значит, профессия миколога сделает меня свободным, как никакая другая. О чем я не думал, так это о том, что грибы станут предметом вожделения некоторых. — Он усмехнулся. — А все, что связано с этим чувством, привлекает большие деньги…
Нина порозовела, ей послышалось в его тоне что-то особенное. Она почувствовала жар под пижамой, вспомнила, чья она… Но больше всего ее испугало иное чувство — ей не хотелось уходить отсюда. Вот так сидеть, пить чай, который тебе подает этот мужчина, слушать его.
Она смахнула с лица волосы, которые мешали видеть его лицо. Она поймала себя на этом жесте, испугалась, хотела снова закрыться ими. Но… впервые с тех пор, как Дима перестал быть ее другом, она не боялась открыть лицо.
— Мои предки тоже занимались трюфелями. Они жили здесь, ходили в лес через эту речку…
Антон улыбнулся и сказал:
— Видите, мы нашли много общего, — сказал он. — Я рад.
Нина спросила:
— Так как мои вещи? Может быть, их вывесить на солнце?
— Пойду, посмотрю, — сказал Антон.
Он шел к двери не спеша, высокий, в туго сидящих черных джинсах и темно-серой толстовке. В дверях он наклонился, чтобы не удариться о притолоку. Он сделал это привычно, значит, в этом доме он появляется часто.
