Ее ждали к обеду, но она просидела на лестнице еще почти час. По небу плыли огромные белые облака. Погода начала резко меняться, температура понижалась на пять градусов в час, и Лайла пыталась убедить себя, что ее внезапное недомогание вызвано всего лишь атмосферными явлениями. По ее расчетам, до родов оставалось еще недель шесть. Она по-прежнему была совершенно ошарашена свалившейся на нее беременностью и каждый раз, замирая от изумления, прислушивалась к толчкам ребенка внутри себя. В те редкие дни, когда она ясно понимала, что беременна, ей начинало казаться, что она не сможет родить. Например, после девяти месяцев беременности процесс вдруг пойдет в обратную сторону и ребенок начнет уменьшаться в размерах, пока не станет величиной с жемчужину, которую Лайла будет носить в себе вечно. Но, сидя на лестнице, Лайла вдруг поняла, что с ней что-то происходит. Когда она попыталась встать на ноги, к сердцу подкатила горячая волна, потом она откатилась вниз и внезапно взорвалась. Платье мгновенно промокло от пояса до подола, а когда Лайла начала медленно подниматься но лестнице, то увидела, что оставила после себя лужу воды, которая наверняка не высохнет до следующего дня.
Ей удалось пробраться в свою комнату незамеченной. Она быстро разделась и заползла в постель. Когда родители поняли, что дочь уже дома, то стали стучать в ее дверь, но Лайла к этому времени уже достаточно пришла в себя, чтобы спокойным голосом ответить, что очень устала и обедать не будет. После этого она закрыла глаза и лежала в своей маленькой кровати, пока у нее не начались схватки. Сначала слегка тянуло живот, словно она делала глубокий выдох. Затем схватки стали повторяться регулярно, и как Лайла ни желала, чтобы боль прекратилась, та только усиливалась. Боль все росла и скоро доставала уже до самой крыши. Течение времени полностью изменилось. Лайле казалось, что в свою комнату она пробралась всего две минуты назад, а между тем прошло уже два часа с тех пор, как боль внутри ее тела начала существовать сама по себе. У этой боли был четкий ритм, и, когда она стала еще сильнее, Лайла совсем потеряла голову. Выпрыгнув из постели, она завернулась в одеяло и выбежала в коридор. Родители давно закончили обедать. Отец сидел за столом и читал газету, мать ставила тарелки в буфет. Увидев Лайлу, завернутую в одеяло, с разметавшимися по плечам темными волосами, она выронила из рук большое блюдо, которое, ударившись о деревянный пол, разлетелось на тысячу кусков.
— Со мной что-то не так! — тонким голосом завопила Лайла.
Ей показалось, что это вовсе не ее голос, что нужно кричать во все горло, чтобы родители ее услышали.
— Мне нужно в больницу, — рыдая, сообщила Лайла. — Со мной что-то происходит.
Мать подбежала к ней и положила руку ей на лоб, чтобы проверить, нет ли у нее жара, но в этот момент очередная схватка заставила Лайлу скрючиться на полу. Сквозь приступы боли Лайла услышала, как громко вскрикнула мать, а когда смогла встать на ноги, та закатила ей такую затрещину, что у Лайлы чуть не переломилась шея. Потом родители принялись орать, обвиняя друг друга в тупости, полной слепоте и даже преступной небрежности. Про Лайлу они, похоже, в тот момент забыли. Наконец отец и мать пришли к выводу, что вызывать «скорую помощь» с ее громкой сиреной — это позор, который они не переживут, а потому было решено срочно вызвать кузину Лайлы, работавшую медсестрой в отделении скорой помощи больницы Бикмана.
К этому времени Лайлу уже мало интересовало, какое будет принято решение. Ей было все равно, что мать, обливаясь горючими слезами, звонила кузине Лайлы, и что отец ушел из квартиры, хотя идти ему было некуда. Сидеть в холле или зайти к соседу якобы для того, чтобы попросить стакан воды или чая, он считал унизительным, а потому уселся прямо на лестнице, моля Бога, чтобы его никто не увидел. Лайла предоставила родителям самим решать, что делать. Когда они отказались везти ее в больницу, она вернулась в свою комнату и упала на колени перед кроватью. Через некоторое время она прижалась лицом к холодной простыне и вцепилась обеими руками в матрас, чувствуя, как погружается в темноту. Всякий раз, как начинались схватки, ей казалось, что ее опоясывает огненная лента. С каждым разом лента жгла ее все сильнее, норовя прожечь живот до самой спины. Лайла знала только одно: этих мук ей не вынести. И все же не осмеливалась кричать и звать соседей. Лайла просто молила кого-нибудь прийти ей на помощь. Мать наверняка ее слышала, но сделала лишь одно: плотно закрыла дверь в комнату дочери.
Ночь выдалась такой холодной, что капли дождя замерзали в воздухе, не успев долететь до тротуара. В городе прошла череда несчастных случаев: автомобили и автобусы заносило на скользкой дороге, в номерах отелей отключался свет из-за выходивших из строя генераторов, водопроводные трубы замерзали и лопались, деревья покрылись коркой инея. Лайлу в ее комнате окружало кольцо черного огня. Наверное, она провалилась бы в эту темноту и осталась бы там навечно, если бы к полуночи не приехала кузина Энн. Дверь спальни тихонько приоткрылась, послышалось шарканье дерева о дерево, словно захлопала крыльями огромная птица. Лайла вздрогнула, когда из коридора в ее комнату хлынул свет. На какое-то мгновение она подумала, что всю эту боль она просто выдумала, а потому молча смотрела, как кузина снимает серое шерстяное пальто и кожаные сапожки. В приоткрытую дверь Лайла видела лицо матери — та успела заглянуть в комнату, прежде чем закрылась дверь. По крайней мере, Лайле казалось, что это была мать: ее фигура, рост и одежда. Но если это была мать, то почему она не ворвалась в комнату, не бросилась к постели дочери и не обняла ее, пытаясь спасти, защитить?! Лайла изо всех сил всматривалась в коридор, но увидела там лишь тень, которая быстро исчезла, когда кузина Энн подошла к двери и заслонила собой свет. В коридоре никого не было.
Дверь закрылась, и по комнате эхом разнесся какой-то звук. Лайла прямо-таки физически ощутила его кожей. Из комнаты мгновенно улетучился воздух: батареи топили так сильно, что стало нечем дышать. В тот момент Лайла решила, что не сможет родить.
— Прости, — сказала она кузине. — Зря они тебя потревожили. Я передумала. Мне этого не пережить.
Энн работала медсестрой уже одиннадцать лет — достаточно для того, чтобы не говорить Лайле, что все женщины во время родов ведут себя одинаково.
— Я больше не могу! — взвизгнула Лайла. Теперь ей было все равно, что соседи слышат ее крики. Схватки шли каждые две минуты, но что-то изменилось. Лайла перестала понимать, когда кончались одни схватки и начинались другие. Боль слилась в одно целое, образовав огненное кольцо. Когда очередная схватка достигла кульминации, по ногам Лайлы что-то потекло. Она не могла ни сидеть, ни лежать — стоять она тоже не могла. Энн уложила ее на постель и принялась внимательно осматривать. К концу осмотра простыня под Лайлой была насквозь мокрой.
