ХОЧЕШЬ БЫТЬ МОЛОДОЙ? ХОЧЕШЬ БЫТЬ КРАСИВОЙ? ХОЧЕШЬ БЫТЬ НЕЗАВИСИМОЙ? ТЫ ЭТОГО ДОСТОЙНА!
Шампуни, порошки, телевизоры, салфетки, автомобили, экскурсионные туры, туалетная бумага, краска для волос.
Великая актриса и стиральный порошок. Актриса Секс-бомба и первая ссора с шефом.
— Не так надо делать рекламу! Не так!
— А как? Как вы себе это представляете?
— Она оставляет следы губной помады не для того, чтобы потом их отстирывать. Мужчины захотят сохранить след на память, это глупо!
— Но ведь это женщины стирают рубашки, правда?
— Секс-бомба оставляет следы вовсе не для того, чтобы потом их нашла жена!
— Этот порошок тебе поможет! Именно об этом и говорит реклама!
— Поможет изменять? Женщины не хотят этого! Они думают по-другому!
— Ошибаешься!
— Да они не только думают по-другому, но и чувствуют по-другому!
— Хорошо, и что же вы можете предложить взамен?
Ролик был снят. Секс-бомба извивалась в объятиях мужчины, помадные пятна алели на белоснежной рубашке.
ВОТ ПОРОШОК, КОТОРЫЙ ВСЕ ОТСТИРАЕТ!
А следующий сочельник был уже без отца. Зеленое кресло отодвинули к окну, никто на нем не сидел.
В тот день мать держала ее за руку, голос дрожал от слез.
— А ребенок? Почему ты не думаешь о нашей дочке?
— Я уверен, ты о ней позаботишься. Ей будет с тобой хорошо.
— Папа, а куда ты идешь? Когда ты вернешься?
— Посмотри на нее, взгляни на меня, ты не можешь так с нами поступить!
— Когда ты вернешься, папочка, можно мне пойти с тобой?
— Скажи это, скажи ей сам, что ты нас больше не любишь! Ты еще пожалеешь!
— Папа, куда ты идешь, папочка, не уходи!
— Иди в свою комнату, папа больше нас не любит!
— Не шантажируй меня!
— У тебя нет сердца! Наталья, иди в свою комнату! Папа больше не хочет тебя знать!
— Не втягивай ребенка в нашу ссору, не настраивай ее против меня!
Дверь захлопнулась.
Больше никогда не будет мокрых ботинок в прихожей. Тетя Ясмина всхлипывает в сочельник, ее лицо склоняется слишком близко.
— Бедная, бедная моя деточка…
Она вовсе не была ее деточкой, она была папиной дочуркой!
— Мы не подождем папу? Тарелка ведь для него стоит…
Мать встает из-за стола, от елки, и уносит пустую тарелку для случайного гостя. Плач матери на кухне, тетя Ясмина бежит вслед за матерью. Дядя неловко пытается исправить ситуацию:
— Идем, Натулик, разожжем огонь.
Она не любила, когда ее называли Натулик, она была Наталией, Талией. Натулик было похоже на нулик, а она не хотела быть нуликом, она была папиной принцессой, а не пустым местом.
А огонь в камине все не разгорался, папа разжигал это ловко, у него не дымило на всю комнату.
А потом были сочельники без тети и дяди. Они переехали в другой город, присылали на Рождество короткие открытки: «Да хранит вас Господь».
Но видимо, Господь не хотел их хранить, потому что больше в сочельник, когда возможны чудеса, ничего такого не происходило, папа не появлялся в дверях, не брал ее на руки, не подходил к елке и не говорил: «Моя дочурка! Моя большая дочурка!»
И не отвязывал конфету, висящую под самым потолком, а елка не качалась, радостно постукивая шарами и игрушками.
У матери с каждым годом становился все более отсутствующий вид, все сильнее она замыкалась в себе, сморщиваясь и уменьшаясь.
— Не доверяй мужчинам. Ты должна все делать сама. Никогда им не доверяй, — шептала она в те редкие минуты, когда осознавала, что происходит вокруг. А потом снова переносилась в свой собственный, недоступный Наталии мир, в котором было много хороших воспоминаний и много плохих воспоминаний, мир, где для дочери не было места.
И извивающаяся Секс-бомба, оставляющая на рубашке следы губной помады. И лучший порошок в мире по доступной цене. Сэкономишь! Видишь, как легко сходит чужая помада? После стирки этим порошком ты можешь продолжать делать вид, что ничего не произошло!
Нет! Должно быть совсем не так!
Пусть эта Секс-бомба измажет ему помадой рубашку, ладно. И пусть он, выходя, это заметит. И пусть Секс-бомба неумело попытается отстирать эти пятна, пусть останется след, сероватые, отвратительные разводы. Он входит в другой дом. Его встречает другая женщина.
— В среду у меня совещание.
Переход на ванную. На женщину. На порошок. Склейка.
Среда. Он смотрит на часы. Уже шесть. Жена входит в комнату, держит в руках белоснежную рубашку, без пятен и разводов. Крупным планом — грязная рубашка в руках Секс-бомбы. Он берет из рук жены рубашку, его явно раздирают сомнения, потом обнимает жену.
— Не пойду, обойдутся без меня. Конец.
— Это несерьезно, как, по-вашему, я должен уместить все в сорок секунд? Да это же целый фильм! Это сказка! А мы всего лишь рекламируем стиральный порошок!
— Люди хотят сказок! Этот порошок сохраняет семью героини! А мужчина видит, кто больше о нем заботится!
— Вы говорите как простая женщина!
— Я просто обращаюсь к простым чувствам!
— Вы не правы, да, впрочем, это и не важно, все равно пойдет уже отснятый ролик!
Она оказалась права. Объем продаж резко упал. В результате Секс-бомба отправилась на полку и стали показывать ролики в поддержку семьи.
— Пани Наталия, я прошу у вас прощения. Ваша интуиция, понимание, профессионализм… Вы вернетесь на эту должность? То есть я хотел бы предложить вам новую должность… На более выгодных условиях…
ЭТА КРАСКА СКРОЕТ ТВОИ СЕДЫЕ ВОЛОСЫ!
— Нет, господин директор, пусть не скрывает. Почему женщины должны признаваться в том, что поседели? Пусть они станут радостнее, красивее. Можно снимок до окрашивания волос показать, например, подруге. А эта краска действительно хорошая?
— Ну откуда мне знать? Это ведь не имеет значения! Не мы эту краску производим, не мы и отвечаем за ее качество. Мы отвечаем только за качество рекламы! Качество продукта не имеет ровным счетом никакого значения!
— Мы не будем рекламировать некачественные продукты.
— Это значит, что мы не будем рекламировать ничего.
— Нет, это значит, что мы займемся теми продуктами, которые того стоят.
— Мы обанкротимся! Прогорим!
— Да, возможно, в первое время нам придется нелегко. Но зато потом именно мы будем ассоциироваться с маркой данных продуктов. Люди привыкнут к тому, что мы рекламируем только хорошее. И тогда мы будем диктовать цены.
— Вы живете вчерашним днем, пани Наталия! У нас ничего не получится!
Это именно то, чего ты хочешь. Это твоя программа. Слушай нас, потому что мы — это ты. Ты мечтал об этой микроволновке. Если ты купишь наш кофе, он будет будить тебя по утрам. Самое главное — это любовь. Прими таблетки от усталости, скуки, запора, для утешения, для радости. Прими драже против грусти, сироп от одиночества, помоги себе сам.
Когда она первый раз вернулась домой под утро, когда ее переполняли не только сомнения, но и радость от того, что она стала женщиной, а образ Кшиштофа, склонившегося над ней в первых лучах солнца, был настолько реальным, что пробирала дрожь, мать, увидев ее, встала с кресла — она до сих пор не знает, ложилась мать в ту ночь или нет, — и схватила ее за руку:
— Помни, ты можешь рассчитывать только на себя, не поддавайся, будь твердой. Не позволь причинить себе боль.
— Мама…
— Этот мужчина не стоит тебя, поверь мне.
Скрываемый с тех пор от матери роман с Кшиштофом довольно быстро разочаровал ее. Этот мужчина не стоил ее. Лучше было порвать с ним сразу, пока не поздно, пока однажды он не встанет перед ней и их дочуркой и не скажет: «Я ухожу». Лучше никогда больше не встречаться с ним.
— Но почему? Почему? — спрашивал он.
— Потому что я тебя не люблю, — отвечала она.
— Ты не знаешь, что такое любить.
Эти слова очень ее задели, но она не хотела признаться в этом даже самой себе. Неужели она действительно не знает, что значит любить?
Знает.
Просто она не любит этот мир.
Мелатонин не подействовал. На работу завтра идти не надо. Уже два часа ночи, а она сидит в пустой кухне, и впереди эти чертовы праздники. И как назло пошел снег. Утром будет необыкновенно красиво.
Снег пошел около двух часов ночи. От больших и мягких снежинок, которые спешили растаять, вскоре не осталось и следа. Теперь с неба сыпалась мелкая крупа, которая замерзала еще в воздухе: верный признак наступивших морозов.
Он проснулся от холода, всепроникающего, пробирающего насквозь. Может, если бы вчера он хоть что-нибудь съел, то не мерз бы теперь так сильно. Но с позавчерашнего дня у него во рту маковой росинки не было.
Потянулся и задрожал от холода. Такая погода не обещала ничего хорошего. Обычно морозы наступали после Рождества, но в этом году и на святую Варвару был мороз. А по народной примете, если на Варвару мороз, то на Рождество вода.
Два часа ночи — не лучшее время, чтобы отправляться в путь. Ему хотелось только спать, спать до тех пор, пока изнуренные долгой дорогой мышцы не отдохнут настолько, чтобы можно было идти дальше. Хотя зачем все это ему нужно?
