«Borjulab kirantva
A borjulabakat legelobb megkoppasztjuk a kovetkezo modon: Veszunk sarga szurkot vagy 15–20 dekat es megtorjuk egesz porra ket vastag papir kozott. Aztan a labakat egyenkent mindenutt nagyon jol dorzsoljuk be vele, fovo vizzel forrazzuk le es vegyuk ki az asztalra vagy tablara es sietve gyorsan dorzsolve huzzuk…»
Папир: бумага – догадалась Лора и осталась довольна собой.
Она только что закончила мужскую работу: перетерла всю обувь. Древний чемоданчик для чистящих принадлежностей, тряпки из старых рубашек Петера и Золтана, двойной комплект щеток, завещанный покойными сестрами Каройи, бедняжкой Китти и бедняжкой Франци, отчего-то вселяют в нее уныние. У Марины появился новый аристократический выговор. Пенелопа Лич утверждает, что это совершенно нормально. Может быть, девочка счастлива. Может быть, Кум-Эбби – именно то, что ей нужно. Может быть.
– Я приму ванну, – говорит она наконец. – Разве только?..
– Как жалко, что ты не хочешь сидеть с нами, – отвечает Жужи, выводя на конверте вычурным почерком иностранки адрес одной из своих многочисленных дражайших подруг, леди Ренаты Кеннеди, урожденной Ривки Кру. Леди Рената замужем за главным британским импортером ежиков из чешского хрусталя, сэром Джеймсом, бывшим Йенё. Жужи с сестрами его недолюбливают, даже презирают: он, мол, «хочет англичан переангличанить», хотя сам-то, как известно, родом из Ходмезёвашархея. В отличие от супруга, леди Рената пользуется огромным влиянием и имеет авторитетное мнение обо всем, включая Лорину несостоятельность. Даже конверт глядит на нее надменно.
– Простите, – говорит Лора. – Я устала.
Рози и Жужи переглядываются.
Медленно и печально Лора наполняет обжигающе горячей водой бирюзовую ванну в пятнах налета, раздевается и рассматривает в зеркале свое сорокаоднолетнее тело: попользованное одним или двумя парнями в предместьях Бирмингема и педагогическом колледже; возжеланное – но, как видно, не сильно – Петером Фаркашем; пускаемое время от времени в оборот доктором Алистером Садженом. И это оно? Если сделать скидку на все недостатки – рост, лицо, неуклюжие колени, широкие красные кисти, – сможет ли кто-нибудь, как раньше, счесть ее привлекательной? Приглядись. Прищурься сквозь пар. Кожа нежная, грудь… что ж, грудь как грудь. Лора осторожно трогает пальцем плечо, ключицу. Сосок. «Милая», – шепчет она себе и отводит глаза.
Она опускается в воду, прижимается спиной к холодному кафелю. Икры и бедра розовеют. «Реквием» через две стены от нее достигает волнительной кульминации. Лору обволакивает печаль. Она думает: «Я хочу большего. Я…»
«Qui tollis, – слышит она сквозь лязг водопровода, – peccata mundi, miserere nobis».
Я больше так не могу.
«Dona nobis pacem»[7].
Не могу.
Гай положил руку на Маринину блузку, но, похоже, не знает, что делать дальше. Они целуются, а рука тем временем застыла над прочным бюстгальтером «Куртолд Дамаск тач» устричного цвета, который Рози, не вняв Марининым мольбам, заставила ее взять в Кум-Эбби. Ее кожа замерла в ожидании. Собравшись с духом, Марина чуть выпячивает грудь. Никакой реакции. Что она делает не так?
Когда разгоряченная Лора, натерев докрасна глаза, благопристойно подпоясав пондьюлу и набросив на плечи кардиган, выходит из ванной, все уже изменилось. Еще не зная об этом, она думает – о нет, только не «В прошлом году в Мариенбаде», я хочу спать, неужели обязательно сидеть на диване и притворяться, будто мне интересно или… Но тут Ильди протягивает ей почту. Ничего особенного: выписка из банка на 53,32 фунта стерлингов и какой-то конверт: манильская бумага, шариковая ручка, угловатые буквы. Городские власти пишут по поводу мусорных ящиков или Ильди прислали новую библиотечную карточку. Позже поглядит. Сейчас есть дела поважнее.
В ванной Лора приняла решение, а теперь нужно действовать. Она садится за обеденный стол, притворяется, будто смотрит фильм, тайком покусывает пояс халата и набирается смелости, прежде чем поставить перед семейством сложный вопрос: как быть с Мариной? Все они чем-то пожертвовали: Рози – заработком, Ильди – сбережениями в почтовом банке, Жужи – проданной, по ее утверждению, брошью, Лора – нищенским жалованьем и, как следствие, необходимостью жить с людьми, для которых она чужачка, загадка и, возможно, обуза. Однако этих жертв недостаточно. Сестер наверняка ссужает деньгами дальняя родня, какой-нибудь Отто или Фюлоп. Скоро они совсем завязнут в долгах.
«Что, если, – мысленно спрашивает она Марину, Рози, учительницу из Илинга, – что, если мы ошиблись?»
– Поедем завтра ко мне домой? – предлагает Гай.
Они трутся о задник очередной декорации – в этот раз старшеклассники ставят «Как вам это понравится». Дышать, когда целуешься, непросто, особенно если ноги трясутся. Сексуальная активность наказуема немедленным исключением, и это само по себе сексуально, правда? Вчера Марина слышала историю о девице, у которой был очень пьяный секс с парнем из другой школы. Парень потом проболтался префекту, тот рассказал доктору Три, и девицу выгнали (а парня – нет). Еще Марина боится сырости и темноты и что внезапно начнется менструация. Ее щеки до сих пор пылают; по дороге сюда она прошла мимо Томаса «Тома» Томсона, который, исполняя одну из множества обязанностей префекта, приказал двум девочкам встать на колени, чтобы проверить длину их юбок. Марина замедлила шаг – ей пока непривычно такое видеть. «Тебя, – сказал Том Томсон, жестом разрешая девочкам подняться, – я проверять не стану», и все засмеялись, включая Марину. А что ей еще оставалось?
– Да расслабься ты, – говорит Гай. Ему кажется, что она переживает по поводу поцелуев, потому что совершенно невинна – а все из-за ужасного недоразумения, которое в прошлый раз случилось здесь же, за сценой. Сама виновата.
– У тебя было, ну, это? – спросил он.
– Что? – уточнила Марина, пытаясь выиграть время и притворяясь, что ее мысли вовсе не мечутся в голове со скоростью молнии.
– Фантазии. О сексе. Сексуальные. То есть до меня.
– М-м-м.
– Не про дрочку, конечно, – великодушно сказал Гай. – Ничего такого. Но вообще – мысли?
Что она могла ответить, чтобы не опротиветь ему? Только «нет», и теперь он уверен, что его задача – ее наставлять.
Важно еще, что Гай не знает об одном эпизоде из ее прошлого: год назад в кинотеатре у Ноттинг-хилл-гейт. Марина с подругами смотрела французский фильм о тоске. Рядом с ней сидел приличный темноволосый мужчина средних лет, одетый в куртку «Барбур». Марина сперва не обратила на него внимания. Потом кое-что случилось – раз, другой; едва заметное щекотание.
Она посмотрела вниз. Мужчина сидел, скрестив руки. Его пальцы случайно задевали ее грудь.
