— А твоя мама… — Она замялась, подбирая слова. — Как ты думаешь, другие взрослые в коммуне знали об этом?
Кэлли фыркнула и кивнула:
— Никто из матерей и пальцем не шевельнул, чтобы остановить его. Они все были как будто… ну, как будто он их загипнотизировал. Говорил им, что мы — их дар ему. Даже если кто-то из девочек сопротивлялся, ее все равно отводили к брату Тимоти. Матери делали все, что он скажет. Они были… ну, как степфордские хиппи.
— Кошмар, — покачала головой Кейт.
— Да уж.
Кейт заметила, что Кэлли так и не ответила на вопрос, была ли она одной из жертв брата Тимоти.
— И что? Эта коммуна еще существует?
— Уже нет. Года три назад нас всех спасла одна девушка. Джемма Доннелл. — Кэлли опустила глаза. — Джемма постоянно пыталась сообщить куда-нибудь о том, что там творится, и иногда в коммуну даже приезжали из этих… социальных служб или управления образования. Приезжали, смотрели, но ничего такого не находили. Для посторонних коммуна была настоящей утопией — огороды, цветники, коровки на лужке, все читают Уильяма Карлоса Уильямса. В общем, никто Джемму не слушал, пока она не придумала, как обратить на нас внимание. — Кэлли остановилась и перевела дыхание. — Пришла в бюро помощи семье в Биг-Суре и пригрозила, что покончит с собой, если ей не поверят. — Голос у Кэлли дрогнул, и она продолжала уже шепотом: — Джемма была беременна от брата Тимоти. Его забрали, а Джемму я больше не видела. Что с ней случилось, не знаю.
Кейт положила руку ей на плечо. Девушка вздрогнула, и Кейт тут же убрала руку.
— Извини. Мне очень жаль. Надеюсь, после этого дела у вас пошли лучше.
— Для некоторых — да, лучше. У меня поначалу все тоже было неплохо. Но в последней семье… В общем, пришлось уйти.
— Где сейчас твоя мать?
Девушка потупилась:
— Я давно ее не видела… больше года.
— А ты не думаешь, что она беспокоится о тебе?
— Раньше надо было беспокоиться, когда мы все жили с тем извращенцем, — резко бросила Кэлли. — Вы позвоните в социальную службу?
— Нет, если ты была со мной честна.
— Можете сами все проверить. Посмотрите в Интернете. — Коммуна Миллениум.
— Здесь у меня Интернета нет. Чтобы выйти в Сеть, нужно ехать в библиотеку в Порт-Анджелес.
— Решайте сами. Я вам правду сказала. — Кэлли посмотрела в окно.
Кейт не сомневалась — секреты остались, даже если Кэлли и не обманула. Она вдруг заметила, что у девушки ясный, четкий профиль и что Кэлли можно было бы даже назвать красивой, хотя красота не бросалась в глаза — возможно, из-за оспинок и темных разводов неотмытой грязи. Портили девушку и неухоженные, отросшие волосы, а мешковатый спортивный костюм и старенькая футболка с надписью «Фолк-фестиваль» просто уродовали фигуру. И все же, когда свет из окна очертил нежный изгиб скулы, Кейт увидела перед собой другого человека, девушку, все еще остающуюся ребенком, что бы там ни было написано в документах.
Защитный инстинкт, всегда сильный у Кейт, понуждал ее и сейчас дать девушке шанс.
— Не хочешь остаться в гостевой комнате? — услышала она собственный голос. В давние времена первые Ливингстоны приезжали на озеро с домоправительницей и кухаркой, которые занимали небольшую спальню с туалетом и отдельным входом. В более поздние времена ее использовали как гостевую.
Кэлли недоверчиво взглянула на нее:
— И в чем тут подвох?
— Нет никакого подвоха. Тебе же надо где-то жить, v меня много свободных комнат, так что…
— Нет, лучше не надо. — Девушка уставилась взглядом в плетеный коврик под ногами.
— У тебя не так уж много вариантов, — сказала Кейт. — Зимой многие дома пустуют, но сейчас начинается летний сезон, и все изменится.
— У меня есть палатка.
— А у меня дом с шестью спальнями.
— Но почему вы мне это предлагаете? Что-то же должно быть…
— Тебе нечего опасаться, обещаю. Ты сказала, что была честна со мной. Жизнь тебя не баловала. Почему бы не остаться там, где спокойно и безопасно?
Кэлли тихонько шмыгнула носом и горько усмехнулась.
— Я сказала что-то смешное?
Девушка покачала головой:
— Сегодня останусь, а там посмотрим.
«Только не делай мне одолжений», — подумала Кейт и тут же напомнила себе, что, если рассказ Кэлли хотя бы наполовину верен, жизнь ее была сплошным кошмаром. Если она и осторожничает, то для этого у нее есть основания. И сама Кейт тут ни при чем.
— Я предупрежу миссис Ньюман, что ты останешься у нас.
Кэлли посмотрела на нее с выражением, которое бывает у изголодавшегося путешественника, когда перед ним ставят первую тарелку с едой.
— Все будет хорошо, — мягко добавила Кейт. — Вот увидишь.
Несколько секунд девушка сидела совершенно неподвижно и молча. Похоже, с таким отношением к себе ей приходилось сталкиваться нечасто. Потом она встала и подошла к окну.
— Вы кого-то ждете?
И тут же Кейт услышала шорох колес по гравию. Потом хлопнула дверца. Как всегда, Бандит встретил гостя радостным лаем.
— Кто там? — спросила она.
— Какой-то парень. Настоящий красавчик. Ваш бой-френд?
Кейт и сама не знала, почему щеки вдруг потеплели от прихлынувшей крови. Встав рядом с Кэлли, она покачала головой.
— Он живет здесь неподалеку. Пойдем встретим его.
Когда Кейт и Кэлли вышли во двор, Аарон уже носился вокруг Джей Ди, безостановочно сыпля словами. Джей Ди неуверенно переминался с ноги на ногу, явно смущенный энтузиазмом мальчика. Наверное, уже жалел, что явился к соседям.
Видя, как ее сын старается привлечь внимание практически незнакомого мужчины, Кейт ощутила знакомую боль. Аарону отчаянно недоставало отца. Так было всегда. Уже малышом он просто пристраивался к идущим куда-то случайным людям, следуя за ними, как утенок за уткой, и Кейт ловила его по пути то к торговому центру, то на бейсбол.
В том, как Аарон пытался копировать Джей Ди, угадывалось элементарное поклонение герою. Другими словами, для Аарона идеалом был Джей Ди — мужчина в вытертых рабочих штанах и ботинках «Вулверин». А еще у него были пикап и бензопила. Все, о чем только может мечтать мальчишка.
Кейт поймала себя на том, что не сводит глаз с плеч мужчины. Широкие, они вовсе не казались массивными. И двигался он с той легкой непринужденностью, что предполагает природные, а не приобретенные месяцами изнуряющих занятий силу и здоровье. Было в этом человеке что-то трудноуловимое. Небрежность в одежде предполагала отсутствие тщеславия, но держался он с удивительным достоинством.
