Я знаю, что у дочери есть небольшая компания друзей, с которыми она общается, но они редко встречаются вне школьных стен. Она активно участвует в работе некоторых подростковых клубов и играет в софтбол весной, но не похожа на меня, когда я была старшеклассницей, — ей наплевать на популярность. В подростковом возрасте телефон был практически приклеен к моему уху, а Джоди редко кто звонит, когда же такое случается, разговор длится не больше нескольких секунд. Раньше меня волновало, что Джоди мало общается с другими детьми, но ее саму это не беспокоит, так что не должно напрягать и меня.
— Привет, милая, — говорю я, когда дочь садится в машину. — Что там у вас случилось?
— Понятия не имею. Вон та Барби меня не любит.
— С чего это? Что в тебе нашлось такого, что можно не любить?
— Хватит, ладно? Я сделала все что нужно. Теперь она знает, что со мной лучше не связываться.
— Хорошо, хорошо… но я просто не могу понять, с чего ей тебя не любить.
— Она просто сука. Если ты не одеваешься, как они, не ведешь себя так же, как они, то их дизайнерские трусики завязываются в тугой узел.
Мне хочется предложить Джоди попробовать одеваться хотя бы чуть-чуть женственней. Я не говорю, что ей надо отрастить волосы до плеч, начать краситься и носить сумочку «Кейт Спейд», но, в самом деле, не лучше ли смягчить свой имидж хотя бы немного? Отрастить волосы, примерить что-нибудь, кроме джинсов и футболок. Я уверена, что если дочь немного уподобится своему окружению, то жизнь ее станет легче. Однако вслух я ничего такого не говорю, чтобы Джоди не подумала, что мне за нее стыдно. Я боюсь, что если начну ей советовать, как получше ужиться в школе, она решит, что я не одобряю стиль ее одежды и прическу, а мне этого не нужно. Да, хотелось бы, чтобы моя дочь была женственной, но я люблю ее вне зависимости от того, как она себя ведет, одевается или причесывается. Кроме того, Джоди, может, в чем-то недотягивает, но тупой ее точно не назовешь. Кстати, она и сама знает, что общаться со сверстниками было бы легче, хотя бы изредка надевая юбку и избавившись от мальчишеской стрижки, но упрямая малышка решила быть той, кем хочет. Думаю, мне следует ее за это уважать.
— Мне казалось, ты собиралась поменяться машинами с папой.
— Знаю, прости. Я хотела, но утром забыла, — извиняюсь я. — Как в школе день прошел?
Я задаю этот вопрос, а в ушах звучат те же слова, Произнесенные голосом моей матери.
— Нормально, — отвечает Джоди. Ответ всегда один и тот же. Пора бы мне перестать об этом спрашивать, но я не знаю, о чем еще можно поговорить.
— Нормально, и только-то? А что-нибудь еще о своем дне ты мне можешь рассказать?
— Да нечего особо рассказывать. С утра была контрольная по истории, за которую я, кажется, должна получить «отлично». На химии делали какой-то тупой опыт — мешали соду и уксус. А, ну и благодаря свиданию со стоматологом мне не придется высиживать на классе поэзии. Ненавижу его. Скучно до чертиков.
— Да, я тоже ненавидела поэзию. Половина стихов не имеет никакого смысла.
— Точно, — соглашается Джоди и декламирует, ломаясь: — Ветер встречается с морем в точке зла. Я, счастливая, брожу по песку. Дельфины резвятся невинно в прохладном тумане моря. Вот, — добавляет она, — я сочинила стих за несколько секунд. Ну чем, скажи, только что состряпанные вирши лучше или хуже того, что нам надо разбирать на уроке?
— Не знаю. Каким-то образом некто решает, какая поэзия хорошая, а какая нет. И тебе это придется изучать. Нравится оно тебе или нет.
— Нет, — отвечает Джоди, и я смеюсь. По крайней мере, у нас завязался разговор. Дочка вроде обрела ровное состояние духа.
— Ты потерпи. Рано или поздно ты наткнешься на пару стихотворений, которые тебе понравятся.
Открыв окно машины, начинаю искать в бардачке сигареты.
— Тебе что, прямо сейчас надо курить? — спрашивает Джоди. — Не хочу сидеть в кресле у врача и вонять дымом.
— Но я открыла окно, — отвечаю, защищаясь, затем засовываю сигарету в рот и прикуриваю.
— Когда ты бросишь, наконец? Курение тебя убивает, да и мне вредно дышать табачным дымом.
— Что ж, однажды брошу.
— Ага, когда умрешь оттого, что твое легкое почернело.
— Мы можем поговорить о чем-либо другом? — спрашиваю я, в то время как мы проезжаем мимо стройки, над которой возвышается плакат с надписью «Здесь будет дом Лаудонской библейской церкви» — это одна из тех мегацерквей, которые рекламируют себя по радио и могут похвалиться, что заполучили тысячи прихожан.
— О, великолепно, — произносит Джоди, глядя в окно. — Только этого нам не хватало. Еще одна церковь. Нельзя разве построить что-нибудь полезное?
Я знаю, она говорит подобные вещи исключительно для того, чтобы досадить мне, следует проигнорировать ее слова, но я принимаюсь читать лекцию:
— Церкви полезны, Джоди. Это место, где люди поклоняются Господу…
— Да уж, поклоняться Господу и распространять ненависть ко всему, что отличается от их лицемерной веры.
Ну вот, началось. Чтобы узнать о том, как прошел школьный день, мне надо тянуть ее за язык, но дай Джоди единственный шанс напасть на лицемерие религии или на «чистое зло» республиканской партии, как ее не остановить.
— В любой организации есть свои хорошие и плохие стороны. Но это не значит, что все до одной церкви — обязательное зло. Тебе ведь не хотелось бы, чтобы люди обобщали свое мнение о тебе или о том, что ты любишь. Разве не следует также отнестись к церквям? Кстати, я подумываю о том, чтобы вновь начать ходить в церковь, и думаю, что тебе было бы полезно делать это со мной.
…Я действительно собиралась вернуться в церковь Святого Тимофея, которая располагается всего в паре километров от нашего дома. Я не самый религиозный фанатик на планете, но люблю спокойствие и умиротворение религиозных служб, а также некую связь, которую иногда ощущаю с чем-то, что выше и сильнее меня. Конечно же, мы ходим в церковь на Рождество и Пасху, но регулярно утренние воскресные службы я не посещаю уже несколько лет. На неделе каждый день приходится вставать в пять тридцать утра, так что утром выходного меня хватает лишь на то, чтобы выбраться из постели и занять место у окна в курительном кресле с «Санди пост», кофе и, если Джим съездит и купит, коробкой пончиков «Данкин Донатс» в руках.
— Я не собираюсь ходить ни в какие церкви и слушать, как злодеи используют свои библии для дискриминации других людей.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, хотя уже знаю, что она ответит.
— Взять, к примеру, споры вокруг гей-браков. Так называемые христиане яростно борются против голубых, которые хотят пожениться, потому что пара отрывков в Библии это запрещает. Однако они же без проблем игнорируют те главы, где запрещается обогащаться, когда въезжают на церковную парковку на «мерседесах». Они же забывают, что Библия говорит о контроле беременности, слушая проповеди с сумочками, полными презервативов. Что-то я не припомню дамочек, которые ходят в церковь и считают себя принадлежностью своих мужей, как на то указывает Писание. Для них легко настаивать на соблюдении заповедей там, где правило не касается их жизни, но как только Писание затрагивает их существование, они забывают о собственной греховности. Легко игнорировать библейские истины, которые противоречат их образу жизни, а еще легче соглашаться со всеми, кто оправдывает то, как они живут. Люди не меняют свою жизнь в соответствии с религиозными убеждениями. Они меняют религию так, чтобы она не мешала им.
