Как только они вошли, Эми просияла и представилась:
– Здравствуйте, меня зовут Эми.
Несколько человек откликнулось в унисон: «Здравствуйте, Эми!» – будто это было собрание анонимных алкоголиков. После этого все пошло наперекосяк: они перебивали, спорили, игнорировали ее, когда девушка пыталась направить разговор. Анна не вмешивалась: она не хотела, чтобы Эми почувствовала, будто руководитель считает ее беспомощной.
Через пятнадцать минут после начала встречи Эми встала и вышла из комнаты. Анна села на ее место и руководила дискуссией следующие сорок пять минут. Потом она завершила встречу, попрощалась с группой, и немедленно пошла искать Ника.
– Привет, – сказал он, заполняя какую-то таблицу. – Как все прошло? Где Кэти?
– Эми. У нее были все основания уйти.
– Вот дерьмо! – сказал он и резко закрыл папку. – Что, было так плохо?
– Еще хуже.
– Извини. Да, они живенькие, это правда. Мне казалось, я сказал Элли об этом.
– Эми. Ты сказал, но эта работа ей не по зубам.
– Наверное, надо было подготовить ее получше. – Он помахал рукой группе врачей-ординаторов, которые стояли у стола старшей сестры. – Мне нужно закончить обход, поговорим об этом позже? Созвонимся вечером, хорошо? Мы затратим на подготовку следующего студента несколько часов. И мне, конечно, следовало обратить ее внимание на важную особенность этой болезни: эти задницы становятся окончательными задницами, когда заболевают. Это наиболее сложная проблема, с которой сталкиваются те, кто с ними работает. А их партнеры, и без того чересчур требовательные и навязчивые, вовсе выходят из-под контроля. Я позвоню тебе.
– Нет, – отрезала Анна. – Извини, но я не думаю, что кто-нибудь из моих студентов психологически готов к такой работе. Почему бы тебе не попросить одного из своих студентов?
Ник посмотрел через ее плечо:
– Доктор Ли, начинайте обход без меня. Палата четыреста пять, белый мужчина, шестьдесят лет, жалобы на боли в животе. Гипертоник, перенес инфаркт миокарда. – Ник подождал, пока врачи пройдут мимо. – Анна, мои ординаторы безумно перегружены, и я не могу просить их взять на себя еще больше работы. И вообще-то я просил, только никто не согласился. Если ты не подберешь мне другого студента, я просто скажу своим пациентам, что субботние встречи отменяются, пока я не найду им руководителя. Им нужно будет приспособиться. Извини, что впутал тебя во все это.
– Хорошо, – ответила Анна. – Удачи тебе с заменой. Между прочим, почему в первую очередь ты пришел именно ко мне?
Ник пожал плечами:
– Хью всегда говорил, что ты замечательный человек, безумно любишь медицину и разбираешься в людях.
У Анны внезапно перехватило дыхание.
– Ты знал моего мужа?
– Мы часто дежурили вместе, когда были ординаторами. Он все время говорил о тебе, а мы завидовали. Завидовали, как ему повезло, что у него такая жена, которая понимает все сложности нашей работы.
Она прислонилась к двери кладовой. Изнутри сильно пахло ксиленом – химикатом, который используют для мытья микроскопов и слайдов. Хью обычно дразнил ее из-за того, что ей нравился этот запах.
– Позволь мне все обдумать. Хотя я ничего не обещаю. Но знай, если я дам тебе другого студента, это будет лев, а не ягненок.
Ник посмотрел на нее поверх очков:
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что тебе не нужен человек с избытком сострадания, тебе нужен человек острый на язык, способный парировать нападки. Сильный характер, точно. Я и сама никогда не была склонна к обидчивости и слезам.
– Может быть, ты и права. – Ник замялся. – Кстати, а в том, что Эми ушла, виноват кто-то конкретно?
– Можно и так сказать. Двое. Они поссорились из-за голубых носков.
– Алан и Майкл, я так и думал. Придется поговорить с обоими, они почти всегда очень взвинчены.
– Хорошо. Потому что, если я кого-то подыщу, тебе придется вышвырнуть эту парочку сразу же, как только они опять начнут бурно выяснять отношения.
– Заметано, – сказал Ник.
Эти двое пациентов доминировали над остальными первые пятнадцать минут собрания. Один партнер обвинил другого в том, что тот умышленно потерял его любимую пару носков. Результатом стали три бессонные ночи, до тех пор, пока носки не были найдены. Он заявил, что бессонница ослабила его иммунную систему. У Анны начала кружиться голова, когда она попыталась понять логику его рассуждений.
– В первую очередь я заболел из-за твоей безответственности! – вопил мужчина. – Из-за твоего безрассудства! Ты либо следишь за тем, что для тебя важно, либо нет. Ты не следил, поэтому мы здесь.
Как раз в этот момент Эми вмешалась:
– Давайте будем говорить все по очереди.
– Мы как раз так и говорим, сестренка. Все идет как положено. Это то, что тебе нужно понять, но ты этого никогда не поймешь. – Эми залилась слезами и встала, чтобы уйти. – Правильно, уходи, возвращайся в скаутский лагерь и жарь травяные котлетки со своими маленькими подружками. Ты даже можешь рассказать им, как сегодня большой серый волк дунул и снес твой домик.
– Достаточно! – сказала Анна. – Немедленно прекратите!
Мужчина замолчал. Воздух, казалось, вибрировал от его ярости. Анна понимала, что этот пациент в чем-то был прав. Как могла она, или Эми, или – если уж на то пошло – любой обычный человек понять, каково это – болеть СПИДом? Конечно, он был груб, но Анне казалось, что за его словами скрывалось что-то еще. Может, это была раздражительность, которая приходит с осознанием того, что все действительно кончено, что дорог каждый миг. Социальные условности становятся бессмысленными, когда уходит твоя драгоценная жизнь. Жаль тратить даже несколько секунд на то, чтобы-представиться новым знакомым.
Анна повернулась к Нику:
– Мне пора. Поговорим на следующей неделе.
– Хорошо, – сказал он, – спасибо.
Анна уже почти дошла до дверей, когда Ник окликнул ее: «Вот, ты уронила», – он протянул ей ключи от машины. Нужно было как можно скорее зашить карман пальто.
До встречи с Гретой еще оставалось время, и Анна направилась в свой кабинет. Она любила работать по выходным. Отсутствие других преподавателей, почти абсолютная тишина и одиночество вызывали в памяти Анны библейские истории, которые ей когда-то давно рассказывала бабушка. В них праведники всегда попадали в рай, а грешники оставались на опустевшей земле. Вера бабушки была немного наивной, но для Анны она была тесно связана с ощущением тепла и надежности, которые царили в бабушкином доме в Ланкастере. Анна часами могла гулять по полям, наслаждаясь видом окрестностей.
Родители Анны всегда отличались эклектичностью взглядов. Ее отец, еврей, обратившийся в буддизм, преподавал историю культуры в Нью-Йоркском университете. Мама преклонялась только перед своей карьерой физика. Однажды отец взял ее на Седер к своим родителям, жившим в Манхэттене. Ей запомнилось огромное количество женщин, хотя, конечно, там были и мужчины. Анне было лет десять или одиннадцать, и она была просто очарована женщинами в черных платьях и кружевных мантильях, которые подавали на стол яйца, сваренные вкрутую, и соленую воду. Отец относился ко всему с ироничной насмешкой – надев ермолку, он скосил глаза и показал дочери язык. Они ушли оттуда пораньше, чтобы успеть на бруклинский поезд, и по дороге он выбросил ермолку в мусорный бачок.
