Мне хочется задать иные вопросы. Зачем она брала деньги у моего отца? Чем думала, подписывая договор с валютной оговоркой? Как это всё происходило? Потому что я не понимаю, когда они успели обо всем договориться. Единственная картинка, которая складывается в моем мозгу: её измена связана с соглашением, заключенным с отцом, и зная его, я понимаю, он не мог не обложиться правовой защитой со всех сторон, загоняя восемнадцатилетнюю девушку в угол. Впрочем, ее это никак не оправдывает. Меня не волнуют причины, по которым она обратилась к отцу, я прокручивал все возможные варианты событий и не находил ни в одном из них возможность её простить.
Алена вглядывается в листы бумаги, будто видит их первый раз в жизни.
– Я верну деньги, – заверяет она дрожащим голосом, – не сегодня и не завтра, но я их верну.
Рассматриваю её с недоверием. Она стоит передо мной в полуобморочном состоянии, бледная, поникшая, и я давлю в себе любое проявление жалости к ней.
– И где же ты достанешь нужную сумму?
Она смотрит на меня по–другому – как загнанный в клетку дикий зверь, перед которым стоит охотник с ружьем. В её взгляде столько эмоций, и самая сильная из них – ненависть и злость.
– На панели, – устало произносит, откидывая голову к стене и прикрывая глаза. – Не все ли тебе равно, как будут найдены деньги?
Почему она виновата в том, что продалась моему отцу, предала меня, а я ощущаю себя извергом, видя её беззащитность?
– Хочу облегчить тебе поиск клиентов.
Она открывает глаза и недоуменно смотрит на меня.
– Ты станешь моей любовницей на некоторое время, пока мне не надоест или я не посчитаю, что долг отработан.
С каким-то странным, непомерным восхищением я наблюдаю, как эмоции в ней рождаются, бурлят, смешиваются, как голубые глаза загораются огнем, как её дыхание учащается. Мои глаза не сразу замечают движение руки Алены, когда она выплескивает содержимое бокала мне в лицо. Надо было ожидать чего-то подобного от это дикой кошки.
– Иди к черту, Самгин!
Вытираю рукавом рубашки лицо и подхожу к ней настолько близко, что она ещё теснее прижимается к стене, словно хочет избежать близости со мной.
– Что, я тебе настолько противен? – спрашиваю, слегка сжимая её шею, понуждая поднять ко мне лицо.
– А отчего же ты не предлагаешь лечь под твоего папашу, ведь это ему я должна? – шипит она сквозь зубы, давая понять, что ответ на мой вопрос очевиден.
– Ему ты уже ничего не должна, я выкупил твой долг, – отвечаю на её вопрос, наблюдая, как она закусывает нижнюю губу, так, что та белеет. – Поэтому, извини, остается только лечь под меня.
– Неужели твое уязвленное самолюбие так требует мщения? – Она смотрит на меня, упираясь ладонями мне в грудь, словно хочет оттолкнуть, но сил в её руках я не чувствую совершенно.
Рассматриваю её с интересом и не могу отказать себе в удовольствии прикоснуться к нежной коже щеки, проводя по ней большим пальцем, продолжая путь к её шее с тыльной стороны, поглаживая пальцами. Её тело тут же отзывается на ласку, она подается мне навстречу, её рот приоткрывается, а взгляд будто дымкой заволакивает. Это будто происходит помимо её воли, и я силюсь понять, неужели так можно имитировать.
– Хочу узнать, насколько ты стала опытной, скольких мужчин обманула после меня, сколько из них тебя попробовало.
Глава 13
Алена
Я не знала, насколько меня еще хватит, когда закончится это унижение. Мне кажется, тот градус ненависти, который царил в кабинете, превысил уже все допустимые лимиты.
– Ненавижу тебя и твоего папашу! – произношу, дрожащим голосом, чувствуя, как от обиды, безнадежности, слабости к горлу подступают слезы и душат меня, и меньше всего сейчас мне хочется, чтобы он видел эти слезы.
Когда мне удалось получить обещанную сумму, сестра приняла на себя все формальности, связанные с госпитализацией бабушки в клинике и нашим перелетом. Мне не хотелось рассказывать ей о том, каким образом я раздобыла нужную сумму. К тому же, мы обе сейчас пребывали в таком состоянии стресса, когда мысли были только об одном – о здоровье нашей бабушки. Я просто пообещала сестре поведать историю о том, как мне удалось найти деньги, позднее, и на этом мы закрыли эту тему.
Бабушка стоически перенесла новость о том, что мы с сестрой приняли решение оперировать её за океаном. Казалось, она согласилась лечиться не потому, что стремилась жить, а потому, что не хотела нас расстраивать. Пока готовились к перелету, я изучала информацию о каждом хирурге клиники, специализирующемся на той операции, что требовалась бабушке. Я хотела для нее только лучшего специалиста, чтобы свести к минимуму возможные риски.
Казалось, что вся бюрократическая волокита должна была закончиться еще в России, но и тут с этим были проблемы, несмотря на то, что на счетах клиники от меня была депонирована огромная сумма.
Дни до операции текли быстро, мимолетно, время буквально ускользало. Наш случай был сложным, и не каждый врач был готов за него взяться. Сначала бабушку согласился вести светило отделения нейрохирургии – человек, наделенный огромным дарованием, с множеством врачебных регалий, но в последний момент отказался без объяснения причин. В голову пришла нехорошая мысль о том, что он не хочет портить себе статистку возможным неблагоприятным исходом хирургического вмешательства.
Найти и обсудить с ним его решение было не самой простой задачей: его невозможно было застать в кабинете, а запись на прием была расписана на месяц вперед. Мы с сестрой часами просиживали под его дверями, но если он и появлялся там, то на контакт не шел. Медсестры шептались, что он гений и, как всякий одаренный человек, имеет свои отклонения.
Время истекало, операция на головном мозге была назначена на завтра, и мне совсем не понравился молодой хирург, которому было куда интереснее поговорить со мной, нежели с моей бабушкой. Мне не хотелось, чтобы кто-то приобретал опыт, учился и практиковался, оперируя дорогого мне человека. Не имело никакого значения, какой университет он окончил, тот факт, что он носит одну фамилию с заведующим отделением, меня уже не устраивал. Не хотелось убеждаться в правильности крылатого выражения, что природа обычно отдыхает на детях.
Вымотанная бегом по клинике в поисках врача, который буквально скрывался от меня, я зашла, уставшая и взмокшая, в лифт и уставилась в знакомое лицо. Он, тот самый врач, который никак не хотел со мной разговаривать, стоял в голубой рабочей робе хирурга и с шапочкой на голове.
– Вы Патрик Фриман? – Мой голос дрожит, потому что я не верю своему везению.
– Да? – Он поднимает на меня усталый взгляд.
– Прооперируйте мою бабушку, пожалуйста. – Понятия не имею, что сказать, какие слова подобрать в такой ситуации. Просто говорю прямо, как есть.
– Фамилия?
– Ролдугина Антонина Николаевна.
По лицу врача я вижу, что он знает, о какой пациентке идёт речь.
– Хорошо, – просто кивает. Будто мне было достаточно только попросить.
Лифт останавливается, он покидает его уверенной походкой, а я бегу за ним, находясь в замешательстве, пытаясь понять, шутил он или действительно будет оперировать.
Нет, он не шутил.
Фриман провел операцию блестяще, и бабушка прекрасно себя чувствовала после нее. Впереди была лучевая терапия, и тут все зависело от того, как перенесёт её бабуля.
В США мы провели три недели, и мне пора было лететь в Россию. Бабушка настаивала на моем возвращении в обычный тренировочный режим, хотя я была в крайней степени измотана, причём в основном именно в моральном плане.
Пока мы находилась с ней в Америке, я не прекращала тренировок. Данилевский как тренер, имеющий определенные связи в гимнастическом сообществе Штатов, договорился с одним из клубов, и я смогла продолжить подготовку в их зале. Наверное, если бы в этом клубе знали, что я отберу у их страны три золотые медали, они бы ни за что на это не согласились.
