чтобы на тебя, идиота, не пялиться все время. И флиртовала с ним, чтобы хоть как-то отвлечься от своих мыслей о тебе.
Вот что с тобой делать?
По-хорошему, надо подойти и обнять тебя. Потому что помог, хотя не должен был. Потому что благодаря тебе получился такой прекрасный вечер, какого никогда не было. И просто потому что хочется. Ужасно хочется провести рукой по этим татуировкам, прижаться губами к пульсирующей жилке на шее и забыть обо всём на свете. Но ведь нельзя. А жаль…
— Мирек, — тихо позвала его Лара, и в её голосе неожиданно зазвенела нежность. Мирек вздрогнул, его взгляд тут же налился темнотой и голодом.
— Лара, — он шагнул к ней, и теперь они стояли так близко, что достаточно было чуть качнуться вперед, и губы коснулись бы губ. Мирек не двигался. Ждал её хода. И Лара обязательно бы его поцеловала, если бы она была студенткой. Или если бы он студентом не был.
Но в реально существующих обстоятельствах это было просто невозможно. Уже то, что они стояли так близко друг к другу на территории университета, было опасно. Кто-то мог их заметить, несмотря на темноту.
И тут ладони Мирка — крепкие, горячие — скользнули по талии Лары. Она вздрогнула, как от удара током. Это касание обожгло, опалило, а внутри тут же пронзительно завопила пожарная сирена. Опасно! Нельзя! Нельзя!
Лара дернулась, сбрасывая с себя его руки.
— Большое спасибо за сегодняшний вечер, — скороговоркой проговорила она, воровато пряча взгляд. — Ты большой молодец, что помог своему преподавателю. Я решила, что тоже пойду тебе навстречу: ты можешь не делать дополнительные задания, которые я тебе дала.
Мирек несколько секунд ошарашенно молчал, потом тихо выругался на чешском — и ушел.
А Лара осталась стоять, гадая, относились ли эти непонятные злые слова конкретно к ней или ко всей ситуации в целом. И если все же второе, то в принципе она была склонна с Миреком согласиться.
А на следующем занятии Мирослава не было. В ответ на вопросительный взгляд Лары, Тонда коротко пояснил:
— Уехал.
Ларе очень хотелось спросить, куда, но она сдержалась. Ей-то какая разница?
Но когда прошло уже две недели, Лара забеспокоилась.
— Антон, а когда Мирослав вернется? — как бы невзначай спросила она Тонду после урока и тут же поспешно пояснила. — У нас просто через три занятия большой зачет по первой теме, я поэтому и спрашиваю.
— Не знаю, — пожал плечами тот. — Вроде скоро, я не помню точно, когда у него самолет.
Самолет! Ничего себе. Значит, где-то не в Чехии. Но где? А главное, зачем?
Дикое любопытство не давало покоя, однако дальше расспрашивать Тонду она побоялась. Мало ли что он подумает.
Но уже после обеда мысли о Миреке вылетели из головы, а все потому, что жизнь в очередной раз преподнесла сюрприз, и не то чтобы приятный.
Был долгожданный день зарплаты, Лара вся в радостном предвкушении пошла к банкомату проверять карточку, а там… только 14900. Вместо ожидаемых 17 тысяч.
Сначала она решила, что это какая-то ошибка, и пошла искать отдел бухгалтерии. В итоге не нашла и решила зайти в ректорат, где ей на смеси чешского и английского объяснили, что все верно.
В договорах обычно указывают зарплату до налогов — так называемую «грубую мзду», а на руки работники получают «чистую мзду» — за вычетом налогов, в том числе социального и медицинского страхования. 17 тысяч — грубая зарплата, 14900 — чистая.
Потрясенная до глубины души, Лара выползла из кабинета и испытала огромнейшее, вот просто гигантское желание материться. На родном великом и могучем. Что за идиотизм — писать зарплату вместе с налогами? В России тебе сразу говорят, сколько денег ты получишь, а тут, значит, еще сиди считай. А самое главное, денег-то теперь получалось еще меньше!
Лара уселась на скамейке, достала блокнот и стала считать: 14900 минус арендная плата за комнату, минус сотовая связь — от зарплаты остается 7375. Примерно 245 крон в день. Это и еда, и всякие бытовые покупки, и стирка, которая тоже не бесплатная. А еще надо что-то отложить на обратный билет.
Она грустно усмехнулась. Вот тебе, Ларочка, и новая куртка, и подарки родителям, и пражские рестораны, и поездки по стране… Держи свои 245 крон в день и ни в чем себе не отказывай! Это, кстати, значит, что даже в столовой теперь придется есть только раз в день, потому что и обед, и ужин там она не потянет. Надо будет самой что-то готовить, так выйдет дешевле.
Единственной хорошей новостью было то, что, оказывается, университет ей должен оплатить проездной на год. Хотя бы так. Можно будет кататься по Праге, не боясь истратить на билетики весь свой дневной лимит.
Странное дело, но кроме злости на несправедливость мира Лара почему-то ощущала азарт. Как будто жизнь впервые бросила ей вызов: сможешь? справишься? Она ведь никогда не жила только на свою зарплату. Те смешные деньги, что платили в университете, она делила пополам: одну половину отдавала маме, а вторую тратила по своему усмотрению, в основном на одежду. Жила с родителями, они же её и кормили, крупные покупки — обувь, телефон — тоже были за их счет. Это было удобно, это было легко, но при этом Лара всегда ощущала себя так, как будто у неё нет права голоса. Как будто она еще не совсем выросла. А вот сейчас, когда впереди отчетливо замаячила перспектива жить год на хлебе и пиве (которое в Чехии было чуть ли не дешевле воды), у нее внезапно расправились крылья и захотелось доказать себе, что она большая. Что она сможет и что все трудности будут только закалять её характер.
С этим боевым настроением Лара и отправилась к себе в общежитие. А, открыв дверь комнаты, увидела, что её постель залита водой и сверху, с потолка, еще продолжает что-то капать.
Твою же мать! Почему всё это происходит с ней? За что? И почему именно сегодня — в этот и без того мерзкий дурацкий день?!
И под мерный стук капель по спинке кровати Лара, которая
