уладил этот вопрос, воспользовавшись своим знакомством с Прохоровым, и Татьяне дали шанс выступить в выпускном спектакле. Она разрыдалась еще сильнее.
— Прости меня, пожалуйста. Прости, я тебя подвела. Я не хотела... Я так волновалась... Для меня это было так важно... А они... они смотрели на меня, как на пустое место... А Муравьевой, как всегда, аплодировали.
— Ничего, ничего, — приговаривал отец. — На выпускном спектакле себя покажешь. И больше не скрывай от меня ничего. Ты же знаешь, я этого не выношу. И тем более, если у тебя что-то не получается, ведь я могу помочь. Как с экзаменом, например. Хорошо, что я Даше позвонил вовремя, и сразу набрал Прохорова. А то сегодня было бы уже поздно решать этот вопрос. Ты меня поняла, Куколка?
— Поняла, — сопливо протянула Татьяна, вытирая слезы. — Я больше не буду так.
— Вот и отлично. А по поводу бармена этого... Тебе некогда отвлекаться на всякую шелупонь. Ты достойна лучшего. Тебе нужен перспективный молодой человек, занимающийся нормальными вещами. Я же тебе много рассказывал о барменах. От них не стоит ждать ничего хорошего. Прекрати с ним общаться. Немедленно. Видишь, как это отразилось на экзаменах. Но спектакль уже провалить нельзя. Там ты должна выложиться на полную силу.
— Хорошо, пап.
Она утерла последнюю слезинку.
— А чтобы тебя ничто не отвлекало, до спектакля без интернета!
— Ну, паап, — снова протянула Татьяна, только с ноткой фальшивой обиды. На самом деле она даже обрадовалась, что отделалась таким легким наказанием.
Он еще раз крепко ее обнял и отвел на кухню, где их ждал уже остывающий черничный пирог с творогом. Выпечка у отца получалась отменной. Татьяна всегда поражалась, почему он не стал пекарем, ведь ему это так нравилось. Он готовил всегда: для развлечения, для расслабления, для себя и для других. Но почему-то связал себя балетом, в котором целую декаду танцевал в кордебалете, а потом пошел преподавать в хореографическую студию. Пару лет назад стал директором, но почему-то не считал для себя это успехом, ведь родители умерли еще тогда, когда он был артистом кордебалета, и потому клеймо неудачника осталось выжженным на его сердце навечно. Так он выражался сам иногда, когда позволял себе в пятницу вечером пропустить пару бокалов вина.
Сегодня, в канун понедельника, отец тоже позволил себе немного расслабиться. Татьяна пила чай с пирогом. А он, как обычно, сидел на новомодной диете и потому только пил. Пил и рассказывал. О своем детстве, юности, молодости. Вспоминал маму Татьяны. Восхищался тем, какой превосходной балериной она была. В который раз говорил, что они дружили с детства, что каждый из них в молодости страдал от безответной любви, и, не найдя по отдельности счастья, они решили создать семью. И тогда получилась Татьяна.
— Мы, конечно, не могли любить друг друга, но понимали с полуслова, — отец поднял глаза к потолку и повертел головой. — До тебя я думал, что уже никого и никогда больше не буду любить, но с тобой, Куколка, мир перевернулся. Ты такая масенькая была. И моя родная.
Он стиснул ей плечи и стал покачиваться на диванчике, на котором они сидели. Татьяна любила обниматься с отцом, потому что чувствовала себя в полной безопасности, как в скорлупе, и расслабленно положила ему голову на плечо.
— Тебя можно обожать, не стесняясь. И быть уверенным, что все взаимно. Я только с тобой понял, в чем смысл моей жизни.
Отец всхлипнул. Дочь посмотрела на него снизу, но влажные губы чмокнули ее в лоб со звуком, а рука растрепала волосы. Только винное дыхание портило момент.
— Куколка моя, — с нежностью протянул он.
Татьяна подумала, что его одолели воспоминания и чувства, потому что отец больше ничего не говорил. Зато ей гораздо полегчало. Это означало, что он ее простил. Она гордилась тем, как выкрутилась из ситуации. Но кое-что ее все равно волновало. Девушка жалела, что именно этот бармен — не перспективный молодой человек и занимается ненормальными вещами. Хотя представления о том, что такое нормальные вещи, она тоже не имела. Но отчего-то это казалось таким ясным, понятным и простым, что не требовало конкретизации.
Глава 4. Никому не нужные диски
«Я только верну деньги, — думала Татьяна по дороге в бар, в котором в субботу напилась текилы до беспамятства. — Это просто будет формой вежливости. Он же не должен был за меня платить. Он и без того мне помог». Она повторяла это как «Отче наш», пытаясь убедить себя. Хотя возвращение в бар заставляло ее нервничать, несмотря на то, что она этого хотела. Странное желание девушка оправдывала стремлением не быть обязанной. Эти мысли полностью поглотили ее.
Татьяна чуть не прошла мимо. И только, когда открывала тяжеленную дверь, сообразила, что бармен мог сегодня не работать, но с отступлением все равно опоздала. Она решила для себя, что просто выпьет фрэш и пойдет домой, если не застанет его за стойкой. В последние секунды девушка уже молилась, чтобы он сегодня не работал. Но это не помогло.
Бармен заметил ее сразу, от двери. Они пересеклись взглядами. Его глаза улыбались. Зал был абсолютно пустой. Татьяна сначала удивилась, а потом поняла, что завсегдатаи таких мест, наверное, ждут конца рабочей недели, а в понедельник у них много других важных дел. За стойкой стоял только он один. Она сразу вся покраснела и опустила взгляд в пол, а походка неизменно оставалась плавной и гордой. Девушка медленно подошла к стойке, не снимая шляпы, и села напротив парня. Он потирал хрустальные бокалы с ухмылкой, словно делец ладони друг о друга после удачной сделки.
— Привет, Подсолнух.
— Меня, вообще-то, Татьяной зовут, — не без высокомерия произнесла она и положила шляпу на столешницу.
— После ночи, проведенной вместе, ты все-таки решила представиться. Я польщен, — отшутился парень. — Ну, что ж, Вадим, очень приятно.
После шляпы требовалось поправить волосы, чем она и занялась. Он протянул ей руку в знак приветствия. Татьяна взглянула на костлявые пальцы и аккуратно положила на них свою маленькую ладонь. Рукопожатие снова было едва уловимым, секундным и приятным. Вадим разжал пальцы. Татьянина рука застыла на мгновение в той же позиции, пока девушка, опомнившись, не убрала ее под стойку. Не отрывая взгляд, он улыбался.
— О чем пьешь в этот раз? Собственные поминки отмечаешь после встречи с отцом?
— Очень
