— Ага. Из того, что удалось найти в кладовой. Обычно у меня выходят лучше. — И опять Ника будто бы извиняется. И от этого у меня начинает дергаться веко.
— Вкушно. Савв, а ты чего не ешь? Садись.
Ника пододвигает к Сэму вазочку с вареньем, и тут он, наконец, замечает фингал у нее на подбородке. Присвистывает.
— Ни хре… чего себе. Это кто тебя обидеть? Ты же вырвать ему руки? — переводит взгляд на меня.
— Он получил свое. Даже не сомневайся.
— Так вы поэтому здесь? Нике нужна защита?
— Потом поговорим, ага. Давайте, доедайте, и айда за елкой, — перехватываю Нику за руку. — Ты с нами?
— Нет. Мне не очень хорошо. Если ты не против, я снова прилягу.
— Почему я должен быть против?
— Потому что у тебя своя жизнь и…
— Начинается! Нет у меня никакой своей жизни.
— Ну, да! А эта Лена мне просто привиделась.
— Я не жил монахом, признаю. Мне за это извиниться?
— Не надо. — Ника ожидаемо отводит взгляд.
— А зачем тебе жить монахом? — удивляется Ромка, о котором мы совершенно забыли.
— Незачем. Я как раз об этом и говорю, — давлю взглядом на его мать. Да, раньше я, может, и был дураком, но теперь я не позволю ей от меня отделаться. Не оставлю ни малейшего предлога. — Лена в прошлом.
— Ты не шутить? — хмурит брови Сэм. Да-да, я в курсе, что он к Ленке неровно дышит, но поскольку мы друзья, ничего лишнего он себе не позволяет. А ведь Сэм как раз тот, кто может предложить ей те отношения, которые Лена заслуживает. Но человек — такая скотина, что ему вечно подавай что-то несбыточное.
— Только роли разлучницы мне для полного счастья и не хватает.
— Та-а-ак. Ты прекращай загоняться. А ты, Ромка, иди, одевайся. Да потеплей, если не хочешь, чтобы у тебя что-нибудь отмерзло.
— Спасибо за угощение. Я пойду покурить на улицу, — проявляет тактичность Сэм и действительно выходит, оставляя нас наедине с Никой. А я, не теряя времени, притягиваю ее к себе.
— У тебя хороший друг.
— Угу. Здесь вообще хорошие люди. С Сэмом у нас своя компания. Мы занимаемся геологоразведкой.
— Геологоразведкой? — Ника вскидывает взгляд. Потрясенно хлопает ресницами. — Надо же…
Я невесело усмехаюсь, примерно догадываясь о том, что ей наговорили про меня родственнички. Неудивительно, что тогда, восемь лет назад, Ника пришла ко мне, испуганная до усрачки. Можно только догадываться, что она ощущала, отправляясь в постель с… Кем там меня представили? Матерым уголовником? Да уж. Скорее всего.
— Что? Мой образ злодея меркнет?
Испуганный взгляд Ники свидетельствует о том, что я неплохо умею читать ее мысли. Накрываю ее затылок ладонью, прижимаю лицом к груди… Память засасывает, уносит на годы назад… Я в кои-то веки возвращаюсь в столицу по делам и заодно решаю навестить родителей. Вечер проходит как всегда. В основном в разговорах об успехах Анатолия и готовящемся повышении отца. До меня родителям особенного дела нет, если не считать очередного выговора, что я так редко появляюсь. Притча про блудного сына — любимая у них, определенно в топе. Ника же в основном молчит. Я списываю это на ее кротость. Что ей на самом деле руководит, я понимаю, лишь когда она появляется в моей спальне.
— Что такое? Случилось что-то? — интересуюсь я, зачем-то накидывая на бедра покрывало.
Ника в отчаянии трясет головой:
— Я к тебе… с просьбой. Да, наверное, так. Можно? — нервно комкает в кулачках свой халат.
— Конечно. Хм… Проходи. Что я могу для тебя сделать?
Она оборачивается. Плотно прикрывает дверь и идет ко мне, свесив голову. Ну как идет? Комнатушка-то тесная. Скорее делает шаг… Воздух колеблется. Меня окутывает ее теплом и нежным ароматом, который совсем не изменился с тех пор, как мы в последний раз виделись.
— Я хочу ребенка.
— Эм… — от неожиданности я моргаю. — Ну, если ты готова…
— Давно уже готова, да. Проблема в том, что Толик… Он бесплоден.
— Серьезно? Вот незадача.
— Это все ужасно несправедливо, — плечи, руки, голос Ники дрожат.
— Да, но… Вдруг еще что-то можно сделать? Ну, знаешь, медицина ведь не стоит на месте, — от неожиданности я говорю какие-то банальности. А Ника в ответ качает головой. Вцепляется зубами в нижнюю губу:
— Нет. Без вариантов. Я чего вообще пришла…
— Да? Послушай, Ник, ты так не волнуйся только. Я всем, чем надо, тебе помогу. Если там врачей каких-то подогнать или…
— У меня овуляция. Прямо сейчас. Ты — член семьи, брат Анатолия. У вас… похожие гены.
Где-то внутри меня в тот момент зарождается смутная догадка. Но она настолько невероятная, что я гоню ее прочь.
— И?
— Ты не мог бы… не мог бы сделать это?
— Что? — продолжаю тупить.
— Ребенка. Я знаю, что ты совершенно не стремишься становиться отцом. Но этого от тебя и не потребуется. Мы с Анатолием воспитаем его, дадим все самое лучшее. Всю свою любовь…
Трясу головой:
— Погоди. — Не могу отделаться от мысли, что все это мне снится. Ну, ведь не может такое происходить в реальности? Не может же она предлагать… — Ты что, предлагаешь мне тебя трахнуть?
Ника вздрагивает. Ч-черт. Ну, я мог бы и догадаться, что с ней помягче надо! Просто… Это же какой-то пиздец. Она не может меня о таком просить. Наверняка это какая-то шутка. Так чего никто из нас еще не помер от хохота? И почему у меня в трусах такой кол?
— Если ты так это называешь…
— А как это называешь ты?
Ника окончательно теряется. Ее плечи уже не дрожат. Они обваливаются, словно у нее пополам сломался хребет.
— Никак… Я никак это не называю. У меня прежде не возникало такой необходимости… Прости. Не стоило мне приходить. Мне правда очень жаль. Я ведь сама в ужасе от этого варианта, но матушка…
— Матушка? — цежу сквозь зубы. — Так вот в чем дело. Это она тебя надоумила?
— Нет… Я же не ребенок. Я сама принимаю решения…
— Ну да, — кривлю губы. Сама… Как бы не так. — Постой. То есть ты хочешь сказать, что мои родители в курсе того, что здесь происходит? — я недоверчиво оборачиваюсь к двери и следом возвращаюсь взглядом к красной как рак Нике.
— Прости. Я… в отчаянии, сама не знаю, что творю. — Она встает на негнущихся ногах. А я какого-то хрена хватаю ее за руку. В одном она права. Я не готов стать отцом. Впрочем, и мои родители не так уж ошибаются на мой счет. Я достаточно пропащий для того, чтобы не побрезговать женою брата. Чтобы соответствовать их, мать его, ожиданиям!
— Стой!
— Ч-что такое?
— Я ведь не сказал нет. Не так ли?
— Ты согласен?
— Почему бы и нет?
Ника сглатывает. Кивает. Шикарные не стриженные по православной традиции волосы падают ей на грудь.
— Только об этом никто не должен узнать. Ни Анатолий — это его убьет, ни тем более малыш. Если нам удастся… нам удастся… — Ника бледнеет. Теперь румянец концентрируется на ее коже пятнами.
— Нам удастся его зачать. Будь уверена, я приложу к этому все усилия.
Никина голова опускается еще ниже…
— Дядя Савва! Дядя Савва! Я готов… — выдёргивает меня в реальность… сын. Наш сын.
— Ну что ж. Тогда пойдем за топором. Спасибо за завтрак, Ника…
— Пожалуйста, — лепечет та.
— Не скучай. Мы постараемся быстро.
Собираем все, что может понадобиться в лесу. Лыжи, топорик, веревку, чтобы привязать, если потребуется, дерево. Ромка в полном восторге. Так и рвется помочь. Видно, что хоть ему тут все и в диковинку, но вполне по душе. Может, он похож на меня не только внешне.
— Чьерт, Савва, у вас одно лицо!
— Угу. Я постарался, да?
— И теперь жалеть? — зрит в корень Ник.
— Не о его рождении, дружище… Не об этом.
— А я тебе сразу сказать, не надо было отдавать их брату. Ты как вообще их отобрать?
— Ты ж не в курсе! Анатолий сидит.
Я и впрямь так быстро сорвался, что ни с кем не успел обсудить последние новости.
— Сидит? В тюрма, что ли?
Ромка, что, высунув язык, пытается продвинуться глубже в лес на взрослых, совершенно не приспособленных к его ногам лыжах, оборачивается.
