говорит не по-доброму, с долей иронии, что мне очень не нравится. Теперь мне холодно в его руках. Тепло ускользает…
Рада
Прошло пять дней. Ничего не изменилось. Я все так же заперта в четырех стенах, в неизвестности. Вопросов больше не задаю, за них приходится платить. Я отдала слишком много, боюсь, следующая цена будет непосильная.
Глеба снова нет, уже второй день. У меня все есть: еда в холодильнике, кофе, книги, телевизор и свежий воздух в открытом окне. Я прочла парочку книг, вдоволь насмотрелась телевизора, кажется, на всю жизнь. В обед для разнообразия приготовила спагетти с курицей в сливочном сыре.
Вечер. Если верить телевизору, почти девять часов. Музыкальный канал играет фоном. Я хожу из угла в угол, пытаясь унять зарождающееся сумасшествие в моей голове. Мне кажется, я уже сошла с ума.
Переживаю за Глеба!
С каждым часом его отсутствия накручиваю себя все и больше. А если с ним что-то случилось и он не придет… Что будет со мной? Это клиника. В одиночестве, в четырех стенах, в полной прострации и растерянности я приобретаю какие-то ужасные, ничем не обоснованные фобии.
В желании избавиться от навязчивых мыслей и надвигающегося сумасшествия начинаю заниматься. Качаю пресс, приседаю, делаю растяжку, изматывая себя. На часах десять, включаю во всей квартире свет, устраивая иллюминацию, и прибавляю звук телевизора. Мне страшно по ночам одной. Все время кажется, что я слышу какие-то посторонние шорохи и звуки.
Вот так люди приобретают шизофрению?
А может, я уже поехала крышей?
Сижу где-нибудь в комнате с мягкими стенами, и все это мне кажется?
Беру новую пижаму, состоящую из легких коротких шортов и тоненькой маечки, и иду в ванную. Принимаю контрастный душ, сушу волосы, наношу крем на лицо и руки. Скорее всего, мужчина выбрал его наугад, но мне нравится крем, совсем не дешёвый бренд. Либо у Глеба есть вкус, либо ему помогала женщина. Вот, это еще одна фаза моего сумасшествия, я ревную Глеба к женщинам. Хотя не должна! Я, как настоящая истеричная баба, рисую у себя в голове картины, где он сейчас с женщиной.
Ну скажите мне, что я не совсем дура.
Должна же быть у взрослого мужика женщина, хотя бы ради секса.
Вот зачем я об этом вообще думаю?
Надеваю трусики…
— Ааа! — вскрикиваю, подпрыгивая на месте, когда дверь в ванную распахивается.
Выдыхаю, когда понимаю, что это Глеб.
— Нельзя так делать! Ты меня напугал. Я и так тут от каждого шороха шарахаюсь! — возмущаюсь.
Мужчина ухмыляется, ведет глазами по моему телу, и до меня доходит, что я голая, в одних трусиках. Обнимаю себя руками, прикрывая грудь. Нет, он, конечно, все видел. И даже больше, чем видел. Он все трогал и пробовал, но мне все равно неуютно под его голодным взглядом.
— Выйди! — почти топаю ногой от возмущения, хватаю майку, отворачиваюсь, начиная торопливо одеваться. Слышу позади смех в спину, но гад всё-таки выходит, прикрывая дверь.
Холеный такой, свежий, красивый, в черной рубашечке с высоким воротником, в идеальных брюках, с часами на кожаном ремешке, запах его парфюма витает в ванной. Живой, здоровый и вполне довольный жизнью. А я тут переживаю! Все у него замечательно, в отличие от меня.
Снова злюсь, уже накручивая себя в другую сторону. Не хочу с ним общаться, даже смотреть на него, такого уверенного в себе, не хочу.
Собираю влажные волосы в пучок, натягиваю шорты и быстро выхожу из ванной.
В гостиной горит только напольный светильник, телевизор в спальне продолжает вещать включенную мной музыку.
Застываю на пороге гостиной, забывая, что в мои планы входил игнор этого гада. На журнальном столике стоит бутылка вина, пара бокалов на высокой ножке и тарелки с закусками. Оливки, маслины, виноград, нарезанная слайсами груша, сырная тарелка с медом и орехами, шоколад.
Глеб вальяжно развалился в своем кресле, уже в расстёгнутой рубашке.
— Присаживайся, Рада, — указывает мне на диван, подается к столу, открывая вино.
— А… — медленно сажусь, наблюдая, как его сильные руки открывают вино. Зависаю на выступающих венах, на выраженных костяшках. Никогда не замечала, что по-мужски грубые руки могут быть красивы. Глеб разливает нам вино и двигает один бокал ко мне. — А по какому поводу… — развожу руками.
— Повод есть, незначительный правда, но мне захотелось разделить его с красивой девушкой.
— Ой, не надо мне тут включать свое обаяние и харизму, — отмахиваюсь я, вспоминая, что злюсь на Глеба.
— Харизму и обаяние? — выгибает брови, усмехаясь. — Не знал, что они у меня есть.
— Так что за повод? — оправляю в рот оливку.
— Мой день рождения, — салютует мне бокалом, отпивая глоток.
— О, правда? — беру бокал, играю вином. Мужчина кивает.
— Пробуй вино, специально для тебя выбирал.
Делаю глоток — приятный напиток. Я мало разбираюсь в вине, в отличие от моей матери, но понимаю, что напиток неплохой.
— Вкусно. С днем рождения, — тоже салютую бокалом. — Сколько тебе исполнилось?
— На сколько выгляжу? — ухмыляется, макает кусочек сыра в мед, кладет сверху слайс груши и протягивает мне. Забираю, съедаю. Вкусное сочетание, особенно с вином.
— Не знаю… Тридцать пять?
— Почти. Тридцать четыре, детка.
— Большой мальчик, — смеюсь. — Где ты был?
— Скучала? — заглядывает мне в глаза.
— Ага, с ума сходила.
— Шутница, — подливает мне еще вина.
— А я не шучу. Я не могу больше сидеть в четырех стенах в одиночестве. Психика не справляется, — уже вполне серьезно сообщаю ему. Ненормально даже то, что я дико рада присутствию Глеба и боюсь, что он снова оставит меня одну.
— Придется потерпеть, детка. Лучше сойти с ума в четырех стенах, чем оказаться… — не договаривает, отпивая вина.
Даже не спрашиваю, где я могу оказаться.
— Я постараюсь не оставлять тебя надолго.
Вот так выглядит стокгольмский синдром?
Мне спокойнее, когда Глеб рядом.
— Расскажи о себе, — вдруг просит он.
— Сразу после тебя, — подмигиваю мужчине, отпивая вина и закусывая оливками. Смеется.
— Что ты хочешь знать?
— О, я уже могу задавать вопросы просто так? Откуда такая щедрость? Ты же в долг не даешь.
Вино немного кружит голову, расслабляет, и мне легко сейчас.
— Ты можешь задавать любые вопросы, детка. Только те, которые не касаются ситуации.
