Встретились. Ни чахлой ромашки, ни полузасохшей розочки. Даже кактус в горшке не принес. Ну, с цветами-то я давно уже привыкла, точнее, к их отсутствию — Павлик не умеет красиво ухаживать. Но он, как никто другой, умеет дать почувствовать себя любимой и подарить ощущение надежности и счастья, что гораздо важнее.
А тут стоит, словно избитый котенок, и как-то загнанно смотрит на меня. Впервые вижу такой взгляд, будто я ему… жизнь сломала? Значит, я права — Паша во всем будет меня винить. Кто бы сомневался… Я всегда была самая крайняя, могла бы уже и привыкнуть.
Сейчас мы оба находились перед точкой невозврата, и должны сказать друг другу хоть что-то. И мы говорили! Знаете басню про лебедя, рака и щуку? Вот мы были теми самыми персонажами. Я говорила одно, Паша — другое. Каждый тянул одеяло на свою сторону. И если я с ним соглашалась, то он прислушиваться ко мне категорически отказывался.
Поддалась импульсу и обняла его. И он обнял в ответ.
— Паш, я люблю тебя.
— И я тебя.
Для меня эти его слова прозвучали прекрасной симфонией. Я и не думала, что когда-нибудь услышу их от него еще раз.
Но, оказывается, это признание было лишь проигрышем. Сама песня началась позже…
Беда пришла, откуда все и ждали. Хотя, если вдуматься, то вспышки в сознании о том, что ничего не получится, происходили постоянно. Только вот по своей дурацкой наивности я была уверена, что в этот раз обязательно все обойдется. Оказалось-показалось. Конечно, глупо задаваться риторическим вопросом «Кто виноват?», потому что ответить на него может только Бог. А тогда я была уверена в том, что как раз-таки Богу до меня не было никакого дела. Я находила Паше тысячу оправданий, говорила всем и самой себе: «Он не виноват…» Виноват, еще как виноват! Только я ни разу за все время ему об этом не сказала.
— Кать, на мне висит ипотека. Как ты себе представляешь наше будущее?
— Справимся. Все справляются — чем мы с тобой хуже?
— Ты меня без ножа режешь…
13
Обвинения… куча обвинений… во всем подряд! По словам его матери, я нарушила чуть ли не все писаные грехи, будто моей настольной книгой был уголовный кодекс. До сих пор удивляюсь, как я не закатила грандиозную истерику с битьем посуды и криками в открытое окно. Уж очень мне этого хотелось! Нет, я не спорю, логика в некоторых обвинениях присутствовала. Все же Нина Владимировна очень умная женщина — это надо признать. Мне до нее как до Шанхая босиком.
Ненормальная, некрасивая, старая — это только вершина айсберга. Любимое выражение госпожи Васильевой, обращенное ко мне: «Катя, вы не пара». Как так-то, а? Почему кто-то решает за меня, за Павлика, за нас двоих? А как же наш ребенок?
О, да! Тогда Нина Владимировна превзошла саму себя! Я до сих пор ненавижу ее за те слова. Мерзко, противно. Никак не могу простить. Это мой самый больной мозоль. Ей-то от этого, конечно, ни холодно, ни жарко, а меня гложет изнутри обида. Я всегда старалась изо всех сил сдерживать свои мысли относительно этой женщины — как-никак, она мать моего любимого человека, и я всю свою жизнь буду благодарна ей за него. Но как бы я не старалась вытеснить из себя гнетущее чувство ненависти к ней — у меня не получается.
Сначала эта женщина говорила, что я придумала беременность. Потом — что ребенок не от Павлика. Дальше — больше. Как там говорят? Чем дальше в лес, тем злее дятлы? Вот точно! И с врачами я договорилась, и анализы подделала… Паша верил матери и наотрез отказывался верить мне. Как там говорят? Все средства хороши? Да, Нина Владимировна не пренебрегла ничем. Мой доктор смотрела на меня и не понимала, зачем я пытаюсь доказать очевидное.
— А потом что он скажет? — спрашивала она у меня. — Что ты ребенка из род. дома украла?
Животик у меня был маленький, к четвертому месяцу только немного стал округляться. На Новый год я специально надела облегающее платье. Решила, что раз все и так обо всем знают, то скрывать уже нечего, хотела даже подчеркнуть. А после Нового года животик начал расти. Но и это ни о чем Паше не говорило.
— Что-то живот у тебя маленький — ты вкусно поела?
— Почему у тебя живот не с размер футбольного мяча? Так не должно быть!
— Мать сказала, что по срокам не совпадает. Ты уверена, что ребенок от меня?
Н-да… И такое бывает. Маразм крепчал, как говорится. А вместе с ним и я становилась маразматичкой. Последнее предположение насчет того, что по срокам не совпадает — это такая глупость! Вот она меня больше всего напрягала. Все там совпадало. И Паша прекрасно это знал. И так же знал, насколько сильно я его люблю, чтобы решиться на измену. Это обвинение было настолько глупо и нелепо, а я все равно продолжала пропускать это через себя и не зацикливаться на подобных… мелочах? Сейчас-то понимаю, что это не мелочь, что это был явный сигнал собирать чемоданы и оставить Пашу с его матерью где-нибудь подальше от себя, а тогда… тогда я считала это мелочью. Ну правда, как Павлику в голову могло прийти, что я могу быть с кем-то еще, кроме него? Во-первых, я была беременна. Во-вторых, меня ни к кому не тянуло. Это с Пашей я могла быть на диване, на столе, на стиральной машинке, черт, да хоть на полу — где угодно, а с другими даже сидеть рядом не хотелось. И он это видел, и знал, и все равно обвинял… Я только сейчас начала понимать, насколько сильно меня ненавидели в его доме. Тогда я на это закрывала глаза, полностью отдаваясь ощущениям и не думая о будущем.
УЗИ показало мальчика.
— Ну, что там? — я едва не прилипла носом к монитору, пытаясь разглядеть свою крошку, который уже выглядел как настоящий человечек.
— Все в порядке, сердечко бьется, — врач водила сканером по моему обмазанному гелем животу.
— Сердечко… — повторила я эхом и никак не могла оторвать глаз от экрана, жалея, что Паша не видит этого чуда. Но ведь снимки-то мне дадут? Он обязательно обрадуется…
— Помаши маме ручкой, лентяй, — сказала доктор, глядя на изображение на мониторе. И малыш действительно пошевелился — нет, это определенно чудо.
— А кто? Мальчик или девочка? — я никак не могла разобрать, хотя крошик мой был повернут ко мне.
— Ты что, сама не видишь? Мальчик. Вполне общительный, все, что нам нужно — показывает.
— Точно мальчик?
— Точнее не бывает. Решила уже с именем?
— Да. Петя. Петр Павлович.
— Неплохо звучит. По-царски.
Я тогда чуть на кушетке не подпрыгнула от радости! Еще бы — сыночек! Хотя я и до этого была уверена, что будет именно мальчик. Но… вот это постоянное «но»! За две недели, что я лежала в больнице на сохранении, Паша ни разу ко мне не пришел. Я даже не сразу смогла сообщить ему пол ребенка — он старательно меня избегал.
А вскоре я познакомилась с Лешей. Симпатичный, добрый парень. И я ему понравилась. Очень понравилась. И через неделю после знакомства он предложил мне встречаться. Я никакого повода для этого не давала! Моя беременность его не останавливала. Конечно же, я отказывалась. Один раз, когда он полез целоваться — я его ударила ногой в пах и выдала много непечатных слов. Больше не лез, но с предложением серьезных отношений продолжал настаивать. А когда я рассказала Паше… уж лучше бы не рассказывала! Тогда бы я никогда не узнала, что мой любимый человек может сказать: «О! У тебя поклонник? Отлично! Может, он усыновит ребенка?» Я после тех слов всю ночь рыдала, так было погано на душе. Сейчас кто-то подумает: «И как такую сволочь можно любить?» Можно! И он не сволочь. Просто он вот такой — глупый. Н-да… как всегда ищу ему оправдание. Но он правда — вот такой. Не сволочь.
— Конечно, не сволочь, — согласился с этим определением Ивар. — Он дебил! Ему нужно по голове настучать, чтобы всю дурь выбить!
Сейчас думаю: а что бы тогда Паша сделал? Подрался бы из-за меня? Никогда. Знаете шутку? «Если ты идешь с девушкой, и на вас вдруг нападают — беги. Девушек много, а ты у мамы — один». Вроде бы шутка, но в каждой шутке… Нет, он бы ради меня — палец о палец не ударил. Сейчас я это понимаю очень четко, хотя тогда со всеми своими проблемами шла к Паше — а к кому же еще? Я всегда считала его самым близким человеком, как маму или Таню. Наверное, даже ближе.
