– Что?
– Я сказала, если ты…
– Да нет же, бешеная девчонка, я с первого раза отлично тебя расслышал. Я не понял, что ты хотела этим сказать?
У нее округлились глаза, и она застыла, зажимая рот рукой, как будто осознала, что совершила чудовищную ошибку. За спиной послышались торопливые шаги гвардейцев, и я вскинул руку, чтобы не подходили ближе, держась другой за пах.
Что я ей сделал? С чего она так вдруг…
Я сделал над собой еще одно усилие, потому что мне необходимо было это знать.
– Чего, по-твоему, я хотел?
Она опустила глаза.
– Америка, чего, по-твоему, я хотел? – потребовал я ответа.
Выражение ее лица сказало мне обо всем более чем красноречиво. Никогда еще я не чувствовал себя таким оскорбленным.
– Ты решила… Боже правый! Я джентльмен!
Я распрямился, хотя от боли из глаз летели искры, и двинулся прочь. Но на полпути обернулся:
– Зачем ты вообще предложила мне свою помощь, если так думаешь обо мне? – (Она ничего не ответила.) – Ужин тебе подадут в комнату. Я решу, что с тобой делать, завтра утром.
С этими словами я быстро, насколько это было возможно в моем положении, зашагал прочь. Мне хотелось поскорее очутиться от нее подальше, пока меня окончательно не одолели гнев и унижение. В ярости я хлопнул дверью своей комнаты.
В следующую же секунду постучался лакей:
– Я слышал, как вы вошли, ваше высочество. Принести вам что-нибудь?
– Льда, – выдавил я.
Он поспешил прочь, а я рухнул на постель, вне себя от бешенства, и, закрыв глаза, попытался переварить все произошедшее. Подумать только, а ведь всего за минуту до того я уже готов был открыться ей, впустить ее в свою душу.
А я-то думал, на этом первом свидании никаких сюрпризов ждать не приходится!
Я засопел. Лакей поставил поднос на прикроватный столик и быстро удалился.
С чего эта Пятерка вообразила, что может так вести себя со своим будущим королем? Будь у меня другой характер, ей не миновать сурового наказания.
Все, теперь она точно отправится домой. Черта с два я позволю ей после такого остаться во дворце!
Шли часы, а я по-прежнему не мог успокоиться, ломая голову, что я такого мог сказать или сделать. И каждый раз, прокручивая всю ситуацию заново, я вскипал от гнева. Ну и девица! С чего она решила, что может безнаказанно набрасываться на своего принца?
Я проиграл все это в голове никак не меньше сотни раз, но в конце концов раздражение сменилось чем-то вроде изумленного восхищения.
Или эта Америка вообще ничего не боится?
Не то чтобы я планировал проверять свою теорию, но мне было любопытно: многие ли девушки, попав в ситуацию, в которой они решили бы, что я хочу попользоваться ими, стали бы сопротивляться? Ради того, чтобы потом этим похвастаться, или из опасения, что отказ выйдет им боком.
Она же дала мне отпор мгновенно, даже не задумываясь о том, чем это для нее закончится. Несмотря на то что мои намерения были истолкованы ею абсолютно превратно, она постояла за себя. Это вызывало искреннее восхищение. Хотел бы я обладать такой силой духа. Может, если я с ней пообщаюсь подольше, то научусь этому.
Черт побери! Придется позволить ей остаться.
– Леджер, просыпайся!
– У меня выходной, – буркнул я, натягивая на голову одеяло.
– Сегодня выходные отменяются. Вставай давай, сейчас все объясню.
Я вздохнул. Обычно служба была мне в радость. Строгий распорядок, дисциплина, чувство, что день прожит не зря, – я любил все это. Но нынче все по-другому.
Вчерашняя вечеринка по случаю Хеллоуина была моей последней надеждой. Когда мы с Америкой танцевали единственный танец и она объясняла, почему Максон держится с ней как чужой, я успел напомнить ей, кем мы были друг для друга… и почувствовал это вновь. Невидимые ниточки, связывавшие нас, никуда не делись. Быть может, Отбор ослабил притяжение, но оно по-прежнему существовало.
– Пообещай, что подождешь меня, – умолял ее я.
Она ничего не ответила, но я не терял надежды.
До тех пор, пока к ней не подошел он, источая обаяние, богатство и власть. И все. Я проиграл.
Не знаю, что нашептывал ей Максон во время танца, но, похоже, его слова развеяли все ее тревоги. Она льнула к нему, глядя в его глаза, как когда-то смотрела в мои. И так танец за танцем.
Так что, видимо, я слегка перебрал с выпивкой, пока следил за ними. И ваза в вестибюле разбилась, очевидно, потому, что я запустил ею в стену. И наверное, я глушил рвущиеся из груди рыдания, закусив подушку, чтобы меня не услышал Эйвери.
Эйвери решил, что Максон вчера вечером сделал ей предложение, и теперь нам всем предстояло присутствовать при официальном объявлении помолвки.
И как я это переживу? Как буду стоять там и охранять их? Он преподнесет ей кольцо, которое я никогда не мог бы себе позволить, и жизнь, которую я никогда не мог бы ей обеспечить… и я буду ненавидеть его за это до последнего вздоха.
Я уселся в постели, не глядя на Эйвери.
– Что случилось? – выдавил я, чувствуя, как с каждым слогом в голову точно вколачивают гвоздь.
– Плохо дело. Совсем худо.
Я наморщил лоб и покосился на сослуживца. Тот, сидя на койке, застегивал рубаху. Наши глаза встретились, и я прочитал в его взгляде тревогу.
– Да говори уже толком! Что случилось-то?
Если весь этот переполох из-за того, что не смогли раздобыть скатертей нужного оттенка, или еще из-за чего-нибудь в этом роде, я возвращаюсь обратно в постель.
Эйвери вздохнул:
– Знаешь Вудворка? Приветливый такой малый, вечно еще улыбается?
– Ну да. Мы с ним иногда вместе ходили в караул. Он славный парень.
Вудворк из Семерок, и мы с ним практически мгновенно сдружились на почве наших больших семейств и смерти отцов. Он был настоящий трудяга, и если кто-то и заслуживал нашей новой касты, то это он.
– А что? Что-то с ним?
Эйвери явно до сих пор еще не отошел.
– Ночью его застукали с одной из девушек из Элиты.
Я остолбенел:
– Что?! Как?
– Это все камеры. Репортеры снимали во дворце скрытыми камерами, и один из них услышал какой-то шум из чулана. Он открыл его и обнаружил там Вудворка с леди Марли.
– Да это же… – я едва не ляпнул «лучшая подруга Америки», но вовремя прикусил язык, – безумие.
– И не говори. – Эйвери подобрал с пола носки и продолжил одеваться. – А ведь с виду неглупый парень. Наверное, просто слишком много выпил.
Может, так оно и было, но я сильно сомневался, что это послужило причиной. Вудворк действительно не дурак. Благополучие семьи заботило его ничуть не меньше, чем меня – благополучие моей. Единственной причиной, по которой он мог пойти на такой риск, была та же, что толкала на риск и меня: по всей видимости, он без памяти любил Марли.
