сами собой опять скользят по тачпаду вверх. Возвращаются к первой фамилии. Обвожу ее стрелочкой как-то даже для самого себя подозрительно нежно. Упиваюсь очередным разочарованием.
Я бы всему научил, Юль. Захотела бы свалить от меня, окрепнув — уговаривал бы, бабками прельщал, но отпустил, если тебе так лучше будет. А ты…
Свою же сотку тоже обвожу. С одной стороны, злой до ужаса. С другой — разочарование преображается в бессилие. Если даже такие милые — суки, то чего от остального человечества-то ждать?
Но и многое становится понятно. Ее напряжение. Взгляды внимательные. Старательность. Ломалась, наверное, чтобы бдительность усыпить. Я поверил, что это мое искреннее желание. Порыв.
Но твой порыв — это чужой наёб, Слав. На наивность тебя взяли. А ты, как самый настоящий препод-извращенец, повелся на молодое мясо.
Щелкаю по кресту в углу файла. Захлопываю крышку ноутбука и давлю затылком на подголовник.
За дверью шаги.
Не выдержала. Девять почти, а шеф домой не отпустил. У нее может план на киношку, винцо, а то и поебаться. Прикол, если со Смолиным.
Снова три удара по двери, ручка едет вниз.
Юля заглядывает.
И смотреть на нее не хочу, и смотрю все равно. Во взгляде — опаска и вина. Или я придумываю? Наверное, да. Актриса просто хорошая.
— Вячеслав Евгеньевич… Я вам нужна или…
Или, Юля. Или.
Раньше улыбнулся бы, подбодрил и отпустил. Сейчас с удовольствием садиста тяну время. И надеюсь, что треплю нервы.
Я знаю, что злиться и мстить малолетке — не самое благородное из занятий, но, сука, задело.
— А что, планы какие-то? — Спрашиваю без явной агрессии, но… Прохладно.
Контраст настроений Юлия Александровна ловит. Ее профессия обязывает быть внимательной.
Глаза увеличиваются. Губы на секунду сжимаются. Очарование ее трогательной личностью рассеивается. Но манкость… Она осталась.
— Мне в магазин нужно зайти еще. Дома… Еды нет.
В магазин или к Смолину на свиданку?
Я молчу. Она несколько секунд ждет, а потом набирается храбрости:
— Я могу завтра пораньше прийти… Если нужно.
Вообще не нужно, Юль. Нахуй сходить можешь. Пораньше. Попозже. Как хочешь.
Молча смотрю на нее и думаю, что делать. Надавить? Это несложно. Она слабая. Минут пять и сдастся. Но ценности в таком развитии нет. Тем более, так Смолин узнает, что я знаю. Да и она…
Изучаю внимательно. Позволяю себе лишнего. Фокус на губах. Шее. Отмечаю поверхностные нервные вдохи.
Сейчас кажется, что как шпионка — она вообще нихуя не умеет. Палится нещадно. Но это потому что я в курсе.
Переступает с ноги на ногу там — в своей приемной. Здесь тех самых ног я сейчас не вижу, но помню. А взгляду доступны лицо, шея, пальцы на косяке.
Девичий взгляд фокусируется на моей чашке. Я ее кофе не оценил. Готовит-то вкусно, но стоило подумать немного — пить стало противно.
— Вам не понравился? — Предательница спрашивает, поднимая взгляд на лицо. Я кривлюсь и покачиваю ладонью. Мол, такое. Намерено задеваю. Отмечаю, что полупрозрачная кожа покрывается пятнами.
Супер. Даже чуть приятно.
— Я уберу и…
— Ты мне сказать что-то пришла, Юль? Или отпроситься? — перебив, даю ей шанс. Зачем — и сам не знаю. Но за покаянием следует прощение. За предательством — наказание. Я бы предпочел, чтобы она покаялась.
Жду ответа, находясь в неповторимо спокойном состоянии. Не жду ничего. И не надеюсь. В конце концов, чего мне девочку жалеть? Посторонняя. Одна из кучи. Не лучшая, судя по принятым жизненным решениям.
Колеблется. Краснеет сильнее. Сглатывает:
— Отпроситься…
Ну нет, так нет.
— Иди, — отправляю, отрываясь от лица. Смотрю на уродскую картину. Ее возвращение кажется даже отчасти символичным. Я поверил в перемены к лучшему. Но хуй мне, а не перемены.
Несколько секунд Юля так и стоит в замешательстве. Ясно, почему. Не ожидала такого отношения. Не привыкла.
Сложит ли два плюс два — в моменте похуй. Скорее всего нет.
— Хорошего вечера, Вячеслав Евгеньевич, — могла бы не прощаться, но она произносит тихо и выходит, а я в ответ ничего не желаю.
Собирается Юля быстро. В принципе, я еще могу догнать и проводить с почестями. Раз и навсегда.
Еще могу проследить.
Еще могу посомневаться.
Еще могу со Смолиным и ко напрямую поговорить.
Вариантов, в реальности, просто масса. Но я сижу и палю картину.
Наружная дверь тихо хлопает. Я снова смотрю на свою.
Нет. Хули.
Вам нравятся взрослые игры, Юлия Александровна?
Поздравляю, теперь вы в ним участвуете со всеми на равных.
Юля
На улице ужасная жара. Бывают дни, когда термометр показывает сорок. Но весь ад я пропускаю на работе. И здесь… Прохладно.
Может быть даже слишком. Временами кончики пальцев подмерзают, но я не жалуюсь. Неуместно. Да и интуитивно чувствую, что лишний раз привлекать к себе внимание не стоит.
Наше похолодание никак не связано с налаженной системой кондиционирования. Просто, видимо, моя демо-версия душевного, кокетливого, улыбчивого господина судьи Тарнавского закончилась на моменте продления платной подписки. Теперь между нами уже настоящая работа.
Нельзя сказать, что мои поручения становятся более крупными или значимыми. Пока — нет. На заседания с Тарнавским ходит сотрудник аппарата. Когда начну я — не знаю. Когда буду делать что-то ценное — тоже.
Но это и хорошо. Моя непричастность оттягивает необходимость что-то делать с избыточной для меня информацией.
Я часто жалею, что не сказала ему все тем вечером, когда он засиделся на работе. Подмывало знатно, да и он как будто подталкивал, но я не решилась. Сейчас понимаю, что может быть стоило. Потому что позже не было ни повода, ни настроя.
Но, кроме правды для него, еще мне нужна безопасность для себя. А значит — его протекция. А кто сказал что он не пошлет меня нахрен разбираться со своими проблемами самостоятельно?
Ответа нет. Вздыхаю.
Сейчас у судьи-Тарнавского заседание. Меня никто не просил, но я от скуки и безделия изучила материалы дела. Оно интересное, но напроситься в зал хотя бы послушать я не рискнула. Сижу у себя. Имитирую деятельность. Думаю: право тратить первый аванс, пришедший на карту, у меня есть или..?
Потому что деньги от Смолина так и лежат в тайнике. Ключи от ненужной мне квартиры тоже. Я там ни разу больше не бывала и не хочу. А деньги от Тарнавского настолько же не мои или..?
Сам Смолин не навязывает общение. Это хорошо. Хотя вспоминаю о нем — мурашки по коже. Только и о Тарнавском думаю — тоже.
Тепло из взгляда
