— Я… я нормально выгляжу? Все так странно… Знаешь, когда я впервые увидела это платье, я… рассмеялась.
— Рассмеялась? — удивленно переспросил герцог.
Анна улыбнулась. Герцог впервые увидел, как она улыбается — от улыбки по ее лицу словно пробежал солнечный зайчик.
— Мне показалось очень забавным, что у платья должно быть так много всего сзади и так мало спереди, — попыталась объяснить она.
— Этот фасон создал мистер Уорт, король моды, — ответил герцог и заметил, что Анна смотрит на него так, словно пытается понять, шутит он или говорит всерьез.
— Ты говоришь, что это платье сделал мужчина?
— Придумал фасон, — поправил герцог. — А само платье шили сотни других людей.
Анна рассмеялась, и герцог подумал, что ему очень нравится слышать ее смех — чистый, непринужденный, так не похожий на натужный искусственный смех большинства светских женщин.
— Не могу представить себе мужчину, который создает платья для женщин, — сказала Анна. — Мне всегда казалось, что шить — чисто женское занятие.
Теперь засмеялся герцог, и Анна добавила:
— Прошлой ночью я думала о том, что есть множество вещей, которым мне нужно научиться. Но если все они будут такими же, как мои платья, это будет весьма забавно.
«Тебе многое покажется забавным, это точно», — подумал герцог. Разумеется, Анну удивляло все, что она видела и слышала, а герцога больше всего удивляла ее реакция на этот мир, который, по словам его сестры, должен был показаться вчерашней послушнице другой планетой.
Во время их первого разговора Анна была одета в рясу и держалась очень серьезно, поскольку ей предстояло решить, пойдет она за герцога замуж или нет.
Герцог предполагал, что с такой же серьезностью Анна будет рассматривать и взвешивать все, что откроется перед ней в новом для нее мире, и при этом будет вести себя как прилежная ученица. А он, естественно, выступит для нее в роли учителя.
Но оказалось, что многие вещи кажутся ей до смешного нелепыми — посмотрев на них ее глазами, герцог тоже находил их забавными и смеялся вместе с Анной. Одним словом, их первый день вместе прошел совсем не так чопорно, как ожидал герцог.
Ворон подметил, что когда Анна что-то увлеченно рассказывала, и особенно когда смеялась, ее лицо обретало новую, завораживающую красоту, а в глазах вспыхивали озорные искорки.
Но больше всего ему нравилось слушать ее смех.
Услышав его сегодня днем в очередной раз, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что Клеодель смеялась крайне редко, а если и делала это, то издавала еле слышный выжидающий звук, словно насильно выталкивала его сквозь губы. Таким же образом она постоянно контролировала и тембр своего голоса, тщательно следя за тем, чтобы он звучал застенчиво, молодо и слегка взволнованно.
При мысли о Клеодель на лбу герцога собралась складка, а его губы сжались.
Анна, которая в это время рассматривала развешанные по стенам картины, неожиданно обернулась, хотела о чем-то спросить, но слова замерли у нее на губах.
— Что?.. — спросила она. — Я сказала что-то не то?
— Прости, я не слышал, о чем ты спросила, — сказал герцог.
— Но ты рассердился.
— Не из-за тебя, — быстро ответил он. — Просто задумался кое о чем.
Герцог попытался прогнать мрачное выражение с лица и даже выдавил на губах подобие улыбки, но заметил, что Анна смотрит на него так же, как тогда, в монастыре, словно проникая взглядом прямо в душу.
Не в силах справиться со своим любопытством, он спросил:
— О чем ты думаешь?
Она не ответила, отвернулась и принялась рассматривать картину.
— Я задал тебе вопрос. Анна.
— Я… не хочу отвечать на него, — ответила она, — потому что есть кое-что, чего тебе лучше… не слышать.
Герцог немного помолчал, затем твердо заявил:
— Я полагаю, раз мы теперь женаты, нам нужно договориться всегда быть честными друг перед другом. Во всем. Ты просила меня учить тебя, поэтому я буду честно говорить тебе, когда ты скажешь или сделаешь что-нибудь не так, и надеюсь, что ты при этом не станешь на меня обижаться.
— Ну конечно, не буду, — поспешно согласилась Анна.
— То же самое относится и ко мне, — продолжил герцог. — Я не обижусь и не расстроюсь, что бы ты мне ни сказала, и потому очень прошу тебя быть во всем правдивой и искренней. Единственная вещь, которую я никогда никому не прощаю, — это ложь.
Последнюю фразу он произнес почти с гневом, потому что живо припомнил, как обманывала его Клеодель.
— Я не буду лгать, — сказала Анна. — А ответ на твой вопрос таков: я думаю, что то, о чем ты думаешь, — это нечто скверное и оно может погубить тебя.
Герцог пораженно уставился на нее.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «погубить меня»? — спросил он.
— Ты выглядишь величественно и неприступно, но это только внешне, — ответила Анна. — А в душе, я думаю, ты человек благородный, добрый, отзывчивый. Только поэтому я и согласилась выйти за тебя.
Она замолчала, но поскольку герцог так и не нашел слов, чтобы ответить ей, вскоре продолжила:
— Но поскольку ты только что был… другим, я подумала, что тебя что-то беспокоит. И это что-то ты пытаешься держать под контролем и скрывать от посторонних.
Герцог лишился дара речи.
Анна говорила об этом спокойно и бесстрастно, в той же самой манере, в какой они разговаривали с первой минуты знакомства.
В ее тоне не было ничего личного, задушевного, не было и намека на ту интимность, которая неизбежно сквозит в любом разговоре между мужчиной и женщиной.
Вместо этого голос Анны оставался вкрадчивым, но почти равнодушным, ее фразы были логичными и хорошо продуманными — герцог оказался достаточно умен, чтобы почувствовать все это.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил он после небольшой паузы, — и спасибо за то, что откровенна со мной.
— Ты похож на свои картины, — туманно произнесла Анна, указав рукой на полотна на стене. — А мне не хочется думать, что какая-нибудь из них может быть повреждена.
Затем она принялась расспрашивать мужа о статуэтках из розового севрского фарфора, показав этим, что желает сменить тему. Ворон мысленно поблагодарил ее за тактичность. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о статуэтках и невольно упомянул о том, что фарфоровую фабрику в Севре основала мадам Помпадур.
Анна очень внимательно слушала его, затем спросила:
— Я читала о мадам Помпадур в одной из книг по истории, но когда спросила о ней свою наставницу, она сказала, что мне не стоит интересоваться этой женщиной. Почему, можешь объяснить?
