Ознакомительная версия.
Он – большой, сильный, стопроцентно здоровый – лежал на широкой тахте (постельное белье с рисунками из жизни веселых зайчат, материал – натуральный шелк), а тело его жаждало подвигов. Если бы он был гладиатором в Древнем Риме, то непременно бы выиграл бой, который его ждал впереди. Если бы он был Аттилой, то разгромил бы своих врагов наголову. Если бы он являлся борцом-тяжелоатлетом, то погрузился бы в многочасовую тренировку – до изнеможения, до ломоты в мышцах…
Но Руслан Айхенбаум был обычным офисным служащим, и никаких подвигов от него никто не ждал.
Не вставая, он взял со столика телефонную трубку, нажал кнопку.
– Алло, Яков Семенович, вы еще почиваете?
– Нет, Руслан Генрихович, я уже бодрствую… – отозвался Сидоров.
– Хочешь услышать народную мудрость?
– Валяй. Правда, не знаю, от имени какого народа ты собираешься ее толкнуть…
– Иди к черту… Ну, так вот – никогда не женись на женщине, с которой можно жить. Женись на той, без которой жить нельзя.
– Не смешно, – фыркнул Сидоров. – Давай лучше я расскажу тебе новости науки. Модной нынче генетики…
– Давай.
– Так вот, генетики решили скрестить кур со слонами – представляешь, какие получатся куриные крылышки?..
– Не смешно.
– Ладно… Тогда – бананы с белыми медведями, чтобы они могли расти и за Полярным кругом.
Последовала пауза.
– Слушай, ты помнишь, что вчера было? – спохватился Айхенбаум. – У меня в голове какой-то туман…
– Что-что… – Сидоров издал короткий смешок. – Ты вчера свалил из клуба с какой-то красоткой.
– Серьезно? – поразился Айхенбаум. – А, ну да… Ее звали Катенькой. Или Любочкой?
– Это ты меня спрашиваешь? Кстати, я был в полной уверенности, что ты до сих пор с ней, потому и постеснялся звонить.
– Нет, я один. – Руслан Айхенбаум беспокойно огляделся. – Хотя погоди – кажется, вода в ванной шумит! – с ужасом воскликнул он.
Руслан выскочил из-под одеяла, продолжая прижимать к уху трубку, и осторожно высунул голову в коридор.
– Нет, никого… Тихо. Показалось, наверное.
– Значит, твоя Любочка тире Катенька тебя уже покинула.
– И слава богу! – с облегчением воскликнул Айхенбаум. – Ты не представляешь, какая она дура! Ты таких еще не знаешь.
– Знаю, друг мой, я все знаю.
Айхенбаум снова улегся на тахту, скрестил загорелые ноги (обязательный солярий раз в неделю).
– Не люблю глупых женщин. Они нынче не в моде. Сейчас интеллектуалки очень ценятся. И это правильно…
– Согласен, – поддержал друга Сидоров. – А то смотришь на иную – какой макияж, какой прикид, какой роковой блеск в глазах… Будто тайну в себе несет, саму тайну мироздания. А заговорит – тьфу ты… «Ой, недавно отдыхала на Ибице, это так классно, мы там тусовались с вечера до утра…» – передразнил он манерный женский голос.
– Точно!
Друзья помолчали.
– Хочу сделать тюнинг, – наконец произнес Айхенбаум. – Увеличить мотор со ста пятидесяти до ста девяноста трех. Глушитель заменить… Ну, еще к переднему бамперу пристыковать спойлер. Колеса тоже поменять… Интерьер тоже не мешало бы улучшить – поменять там набалдашник у коробки передач, коврики…
– Все понты, понты… – усмехнулся на том конце провода Сидоров. – Ты, друг мой Руслан, помни: высший шик – это никакого шика. Делай тюнинг, не делай – все равно тебя в гробу похоронят.
– Да ладно тебе…
Они снова замолчали.
– Вот Жанна – ее нельзя назвать дурочкой, – наконец не слишком уверенно продолжил Айхенбаум. – Она… Нет, дело не в том, что у нее там высшее образование и все такое… Но она и не интеллектуалка! Иных интеллектуалок порой просто хочется задушить! Как начнут трепаться про Кафку с Хайдеггером и особенности экзистенциализма…
– Жанна – особенная, – согласно подхватил Сидоров. – В этом ты прав. Мне кажется, у нее кто-то есть.
– Что?.. – Айхенбаум даже подскочил на тахте. – Ты уверен?
– Чтобы такая девушка, да одна… Сам подумай.
Айхенбаум душераздирающе вздохнул. Потом признался:
– Если бы она была моей женой, то я бы даже не изменял ей. Она… Нет, ну а кто бы у нее мог быть? Тебе не кажется, что Артур Потапенко…
– Потапенко она ненавидит, за это я ручаюсь! – перебил друга Сидоров. – Кто угодно, но только не он.
– Тридцать первого я видел ее с Пересветовым. Они были одни в комнате. О чем-то говорили, и у нее было такое лицо…
– Ты спятил.
– Вообще, да… Невозможно представить, чтобы она была влюблена в Пересветова. Слушай, а ты не думал, что она фригидная?
– Кто, Жанна? Послушай, если она не обращает на тебя внимания, это еще ни о чем таком не говорит! – возмутился Сидоров.
– Она все время ускользает. В прямом и переносном смысле… – печально сказал Айхенбаум. – И еще она… нет, даже не знаю, как это объяснить! Вот в ней – есть тайна. Тебе так не кажется?
– Да, в ней есть тайна. Именно такая тайна, какую словами и не объяснишь… – горячо согласился Сидоров.
– И вроде бы не особенная красавица… Нет, она красавица, но есть и лучше. Есть лучше, а все равно смотришь только на нее. Бесконечно милое личико, эта улыбка, от которой сердце екает…
– Ты поэт.
– Ну тебя! – рассердился Айхенбаум. – Слушай, по-моему, все-таки что-то шумит!
– Это у тебя в голове шумит после вчерашнего… – съехидничал друг.
– Тс-с… – Держа в руках телефонную трубку, Айхенбаум снова выглянул в коридор. Звуки доносились из кухни, и напоминали они явно шкворчание яичницы на сковороде.
Айхенбаум заполз обратно в комнату.
– Она здесь… – упавшим голосом произнес он.
– Кто?
– Ну, Любочка тире Катенька!
– Мои соболезнования.
– Как же так, как я мог не заметить?.. И ведь проснулся в полной уверенности, что один!
– Теперь ты обязан жениться на своей Катеньке, как порядочный человек.
– Шуточки у тебя! Я не восточный человек, чтобы гарем заводить… Их же вон сколько, а я один!
– Жанна мне достанется… – промурлыкал ехидно Сидоров.
– Ну уж нет! – яростно зашептал Айхенбаум. – Прорвемся… – Он неожиданно задумался. – Слушай, Яша, а у тебя нет такого ощущения, что ты занимаешься чем-то не тем?
– В каком смысле?
– В смысле работы… По-моему, это очень скучно – быть клерком.
– Русик, а еще таких, как мы, называют иногда яппи. Мы средний класс, нас в Москве очень много. Журналы читаешь?
– Я не хочу быть клерком, яппи, средним классом. Я хочу… Если б знать, чего я хочу!
Сидоров запыхтел в трубку:
– А знаешь, Руслан Генрихович, мне моя жизнь тоже не особенно нравится… Я жалею о том, что я не садовод, например. Мне иногда снятся сады. Солнце такое жаркое, а в саду тень и прохлада, запах фруктов и цветов – сладкий, свежий… и почему-то тоска на сердце.
Ознакомительная версия.
