– Все нормально, – успокоила она Теодолинду.
– А кровь? – удивилась та.
– Так и должно быть, не волнуйтесь.
Сестра набрала в кувшин теплой воды, подмыла Теодолинду, промокнула салфеткой, сменила прокладку, трусики, перестелила пеленку, поправила одеяло.
– А если опять пойдет? – с опаской спросила девушка.
– Не беспокойтесь, для этого нет никаких оснований.
– Значит, это так же просто, как выдернуть зуб? – чуть иронично спросила Теа, которую раздражало профессиональное спокойствие медсестры.
Женщина невозмутимо промолчала, подумав про себя, что эти богатые избалованные девочки все такие: сначала делают аборт, а потом мучаются угрызениями совести.
– Профессор позволил вам выпить чашку чая, – сказала она после небольшой паузы. – Принести?
– Я могу позвонить маме? – вместо ответа спросила, в свою очередь, Теа.
– Синьора Монтини уехала, – ответила сестра.
Теа не выразила удивления.
– Когда она вернется? – задала она следующий вопрос.
– Если все будет благополучно, она приедет за вами через несколько дней. Можете не сомневаться, все будет благополучно, и в ближайшие дни вы покинете нашу клинику. – И словно подтверждая это, она провела рукой по лбу девушки, поправляя спутавшиеся волосы.
Теа вдруг заплакала. Крупные слезы потекли по ее бледным щекам сами собой, она не смогла их сдержать. И хотя она отвернулась, сестра заметила, что она плачет. Многих она повидала, работая здесь, и все вели себя по-разному. Эта девушка, почти ребенок, почему-то вызвала у нее жалость. «Такая красивая, – подумала она, – наверное, все имеет, что только может пожелать, а счастливой ее не назовешь».
– Может быть, включить вам телевизор? – искренне желая отвлечь пациентку от тяжелых мыслей, спросила она.
Теа молча кивнула.
Сестра нажала кнопку на телевизоре, протянула ей пульт дистанционного управления и бесшумно вышла из палаты. Теа вытерла слезы краем простыни и рассеянно уставилась на экран, где шли на немецком языке очередные приключения кота Сильвестра. Теа взяла пульт и принялась переключать каналы, чтобы найти итальянскую программу. Вдруг на экране возник отец. В наручниках, под конвоем карабинеров он садился в машину, и диктор бесстрастным голосом объяснил телезрителям причину его ареста.
– Нет, нет, нет! – вырвалось у Теодолинды.
Это был страшный, почти звериный крик, в котором слышалась боль отчаяния, любовь к отцу, протест против чудовищной несправедливости, обрушившейся сначала на нее, потом на дорогого ей человека. Не в силах видеть это ужасное зрелище, она швырнула пульт прямо в экран, и раздался взрыв.
В ту же секунду вошла сестра с двумя санитарками, и те молча вынесли испорченный телевизор. Ни одного вопроса, ни одного упрека. Пациенты клиники «Вилла Адзурра» могли себе позволить что угодно – причиненный ущерб все равно возмещался из их кармана.
Сестра сделала своей разбушевавшейся подопечной укол, и в палате снова воцарилась тишина.
Когда Теа открыла глаза, на ее электронных часах было два часа ночи. На столике стояла чашка с теплым чаем, значит, сестра заходила в палату совсем недавно. Теа села в постели и не спеша выпила чай. Потом поставила пустую чашку и сняла трубку.
– Слушаю вас, – ответила телефонистка больничного коммутатора.
– Я должна позвонить в Италию, – сказала Теа.
Наступило молчание.
– Прошу вас, – после паузы сказала телефонистка, – не подводите меня, синьорина Корсини. Я не имею права соединять вас ни с кем, кроме вашей матери. Так мне приказали. – В ее голосе слышалось искреннее сожаление.
– Ничего не поделаешь, – сказала Теа и положила трубку.
В голове моментально возник план. Она встала, прошла через комнату и открыла стенной шкаф. Перед тем, как отправиться в операционную, она сложила в него одежду, поставила туфли, положила деньги и заграничный паспорт. Больше она ни секунды не останется в этой чертовой клинике.
Но шкаф был пуст. Даже белье исчезло. Да, мама все предусмотрела, ничего не упустила! Значит, арестован не только отец, она тоже арестована в этой швейцарской клинике, куда ее затащили почти что силой и вынудили прервать беременность. Ее поймали в западню, полностью отрезали от мира.
– Как же я ненавижу тебя, мама! – громко сказала она, желая от всей души, чтобы мать услышала ее слова, где бы сейчас ни находилась. Да, она своего добилась, теперь Теа полностью в ее власти.
Началось все это неделю назад. Тогда Теа еще надеялась, что ей удастся уговорить мать.
– Я беременна, – сказала она и вся напряглась, ожидая взрыва гнева.
– Да? – абсолютно равнодушно отреагировала мать.
– Тебя это не волнует?
– Учитывая твой образ жизни и твое легкомыслие, можно только удивляться, что это не случилось гораздо раньше. Кто же тебя облагодетельствовал?
– Лейтенант Марчелло Бельграно, – ответила Теа.
– Подумать только, ты и этот герой из мыльной оперы!
– Я хочу выйти за него замуж.
– Великолепная парочка, – с презрительной улыбкой сказала Марта, – кретинка и голодранец. Да женитесь хоть завтра.
– Я не позволю тебе так о нем говорить! – не сдержалась Теа.
– А как прикажешь о нем говорить? – спросила Марта. – Ты богатая наследница, а он кто? Кавалерист!
Марта несколько раз видела графа Бельграно ди Селе и запомнила его красивое утонченное лицо. Слышала она и сплетни об этом обедневшем аристократе. Например, чтобы иметь возможность ездить на лошади, он остался на сверхсрочную службу в армии. Его древний род, знавший моменты высочайшего взлета, пришел в пол– ный упадок. Нищий граф, которому было уже за тридцать, снимал мансарду во дворце, некогда принадлежавшем его семье, щеголял тонкими манерами и пил. Проигрышная карта, одним словом.
Все аргументы Теодолинды сводились к банальному – «Я его люблю», и хотя мать относилась к чувству дочери как к романтической блажи, твердость, с какой та защищала свою неосуществимую мечту, вызвала у нее уважение.
– Я тебя тоже люблю, – возражала ей Марта, – и считаю своим долгом заботиться о тебе. Именно поэтому я говорю: ты сделаешь аборт!
– Ни за что!
– А я говорю, сделаешь! И твой распрекрасный кавалер оплатит все расходы. Я его без штанов оставлю, а деньги из него выну.
Теа, зная мать, понимала: это не пустые слова. Начиная разговор, она надеялась, что уломает мать. На деле вышло наоборот; мать не просто пересилила ее, а загнала в угол, не оставив ни одного шанса на победу. Если бы она обратилась к отцу, он все бы решил иначе, помог бы ей, Теа не сомневалась в этом.
Но сейчас ей надо спасать его. Она отворила дверь в коридор. Длинный и тусклый, он был пуст. Там, в самом конце, Теа точно помнила, находился кабинет профессора Вилли Кеблера, куда ее водили на осмотр перед операцией. В презрительном взгляде профессора, брошенном на нее, она прочла пуританское осуждение и подумала еще, что грех, который он так осуждает, приносит ему и его клинике немалые барыши. На письменном столе профессора стоял телефон, наверняка прямой.
