— Вот ты меня испужала, милая! Бряк, и лежит, ручки кверху! Никак на сносях, а?
Голос смутно знакомый. Дом — чужой. Потолки низкие, окна заиндевевшие, вода в стакане невкусная. Еще одно, последнее усилие, и она вспомнила: в бывшей квартире Морозова живет старушка, которая знает про него очень многое. Например, что в мае девяносто первого он собирался жениться, но так и не женился, потому что невеста погибла. Причем отчасти по его вине.
Отлично.
То есть… брр… бедный парень, не повезло ему!
Голова у нее сейчас треснет! Вот сию секунду, потому что это уже невозможно терпеть, невыносимо!
Какой еще бедный парень к чертям собачьим?! Какая еще такая погибшая невеста?!
Это она собиралась за него замуж, это ее и только ее он катал на машине, с ней придумывал, какого цвета будут обои в новой квартире, куда поехать в свадебное путешествие и как будут звать их детей.
Значит, это она — Тина! — должна была погибнуть в автомобильной катастрофе.
Она резко вскочила на кровати и потрясла головой.
— Ты аккуратней, милая, — вновь обозначилась бабушка, — в твоем положении беречь себя надо!
— В каком положении? — ни с того ни с сего расхохоталась Тина. — Кого беречь-то, я ж — покойница!!!
— Хто?! — Несчастная старушка попятилась.
— Покойница, — повторила Тина, хихикнув.
Какой-то частью сознания она понимала, что слишком близко подошла к безумию, что стоит на самом краю, и еще один шаг может стать последним. С одной стороны это казалось абсурдным. Поверить в собственную смерть только из-за того, что на кладбище есть странная могилка?! Только со слов древней бабуси, давно и прочно впавшей в маразм?! Тина никогда не была паникершей и особой внушаемостью тоже не отличалась, предпочитая во всем убеждаться своими глазами и доверяя лишь доводам рассудка. Глаза видели крест с датой ее рождения и… смерти. Рассудок отказывался это комментировать.
Что же оставалось?! Поверить и сойти с ума? Сделать вид, что ничего не видела, не слышала, улететь в Москву и однажды проснуться в холодном поту от кошмара, настигшего во сне?
— Что ж ты так распереживалась-то, милая? — всплеснула руками бабка. — Аль он не чужой тебе, Морозов? Знала ты его, да?
Тина задумчиво поскребла нос.
— Знала, знала. Извините, пойду я.
Отделаться от старушки оказалось не так-то просто: вцепившись в Тину сухощавой, но твердой лапкой, она снова и снова повторяла историю, на ходу дополняя ее новыми деталями. Видать, расставаться с благодарной слушательницей и скучать в одиночку бабке не хотелось.
Чувствуя, как от животрепещущего рассказа волосы на макушке встают дыбом, Тина решительно продвигалась в прихожую. Тут ее и настигла чрезвычайно важная мысль.
— А вы сами на похоронах у этой девушки были? — спросила она тоном опытного следователя.
— Была, как не быть!
Ну, еще бы! Разве можно пропустить такое зрелище, возможность вволю нашептаться с соседками, слопать поминальное угощение и от души попричитать-поплакать?
— С ее стороны каких-нибудь родственников помните?
— Так только ее родня и была, — пожала плечами бабуся. — Говорили, родители жениха свадьбе не больно радовались, он-то — наследник богатый, а она голь перекатная была, так что на похороны парень их даже не пустил, скандал закатил. Вы, мол, ее не любили, нечего прикидываться, будто печалитесь, что она померла! Так и сказал.
Тина судорожно вздохнула и юркнула в спасительную иронию:
— А что, вас тоже позвали?
— Куда? — не поняла бабушка.
— На беседу родителей с сыном! — рявкнула Тина. — Откуда вам знать, что он им сказал? А? На похоронах-то их не было, подслушать вы не могли…
— Да я вообще не подслушиваю! Никогда!
— Заметно, — пробормотала Тина, стараясь проглотить комок в горле, чтобы окончательно прийти в себя, — ладно, вы мне лучше скажите, кто со стороны невесты был?
— Покойницы-то? — деловито уточнила бабуся, и Тину будто качнуло в сторону мощным ударом ветра.
Схватившись за стену, она медленно кивнула. Покойницы.
— Так, мать только и была. Отец-то у них года за два перед этим помер, допился, замерз прямо у подъезда, в сугробе. А у этой… кажись, Катерины… да, точно, Катериной матушку звали… Ну вот, у ней две дочки остались. Одна, значит, совсем мелкая, только школу закончила… то есть, нет, даже не закончила, ее как раз куда-то отправили, так что на похороны она не приходила. А вторая — покойница-то — в горкоме работала, машинисткой. Наверное, там и парня этого подцепила, Морозова-то, она же наша, бердская, это уж после они из Новосибирска перебраться решили. Повезло девке, он, вишь, сразу квартирку купил и вообще, говорят, при деньгах был, серьезный мужик. Хотя молодой! — Бабка покачала головой. — Да, совсем молодой! И ведь так и не женился!
Слушать давно уже было невыносимо.
Тина пихнула входную дверь и, забыв попрощаться, быстро вышла в подъезд. Лестница плыла перед глазами, и спуститься удалось не сразу — ноги то и дело соскальзывали со ступенек.
Мама, мама… Как же так? Единственное разумное объяснение всей этой жути — чье-то извращенное чувство юмора. Кто-то устроил маскарад, нанял актеров на роли Морозова и ее матери, Катерины Андреевны, сунул в гроб резиновую куклу в человеческий рост и потешался, издалека любуясь на дело рук своих. Хотя, почему — издалека? Может, он был совсем близко.
Он? Она?
Но — кто и зачем?!
А может быть, все гораздо проще, и бабка просто бредит? Но тогда откуда взялась могила?
И еще — для невменяемой больной старуха знает слишком много подробностей. Имя матери, дурацкая смерть отца, родители Морозова, которые на самом деле ненавидели Тину. И если бы на похоронах был не Морозов, старуха узнала бы это и сейчас не рассказывала бы так уверенно!
А мама? Как же мама?
Тина выбежала на улицу и, прислонившись к запорошенной снегом лавочке, стала дышать глубоко и медленно. И-раз, и-два, вздох, выдох, вздох… Все нормально.
Рано делать выводы. Тем более такие страшные.
Ее мать участвовала в фиктивных похоронах собственной дочери?!
Но этого не может быть! Быть этого не может.
Позвонить. Надо немедленно позвонить в Москву и спросить… Привет, мам, ты случайно тринадцать лет назад не рыдала над моим гробом, а потом у тебя, тоже случайно, не было ли амнезии, в связи с которой ты напрочь забыла о моей могилке?..
Вот ужас-то!
Тина интенсивно потрясла головой, так что в ушах зазвенело, и мыслей — глупых, жестоких, отвратительных — вроде бы стало поменьше. От остальных она избавится позже. Сейчас все-таки надо позвонить. Нет, может, и не надо, но хочется.
Хочется до слез.
— Ефимыч? Привет, это я.
