Это была последняя соломинка. Пока в Эйлин вскипали слезы бешенства, он продолжал: «Нет, я сделаю это более галантно. Мадам, я так долго скрывал в своей груди страсть к вам. Позвольте предложить вам свою руку, свое сердце, свое имя, всего себя».
Эйлин изо всех сил дала ему пощечину свободной рукой и заорала так, как никогда и ни на кого прежде:
— Ненавижу тебя! Ты гнусная дрянь! Как ты можешь быть таким отвратительным и бесчувственным? Из меня не нужно делать честную женщину. Я бы не вышла за тебя замуж, даже если бы ты был последним мужчиной на свете. Я больше никогда не желаю тебя видеть!
Она вся была в состоянии страшного гнева, истерики и почти не осознавала, что говорит. Она никогда никого не била раньше и никогда ни на кого не кричала. А теперь, начав, она не могла остановиться.
Она забыла его веселость и щедрость, и нежность, когда она болела, а помнила только, когда он заставлял ее ждать, когда уехал в Авьенмор без нее, подвел ее во время каникул, тащил ее на прогулки, когда она была усталой, грубил ее родителям. А теперь, когда она нуждалась в утешении и защите даже больше, чем в любви, он просто отверг ее. Как он смел строить из себя клоуна в такую минуту?
— Ты подлец, свинья, ублюдок, — она пыталась вспомнить все ругательные слова из книг и подслушанных ссор на улице. Ей хотелось, чтобы каждое слово было, как острый камень, попадающий в это наглое, жестокое существо.
Наконец, Джоэль прервал ее. Сквозь огненный туман своей ярости Эйлин едва ли замечала, что Джоэль выглядел бледным и застывшим от оцепенения, и улыбка, наконец, появившаяся на его губах, казалась робкой и нерешительной.
— Ты все видишь в неправильном свете, — сказал он упавшим голосом. — Тебе следовало сказать: «Но, сэр, это столь неожиданно».
Была минута, когда они могли упасть в объятия друг друга, но Эйлин отвернулась. Оставив его на берегу, она убежала наверх по холму к автобусной остановке, слезы потоком бежали по ее лицу.
— Ненавижу его, ненавижу его! — рыдала она. — Как он мог быть таким жестоким?
Прошло воскресенье. Налетел ветер, и ледяной сырой туман окутал долину, добравшись до Блэкхилла. Окна в домах запотели. Эйлин развесила промокшую простыню и пижаму в саду, а предыдущие на стульях перед камином. Гей тут же решила, что это похоже на домик и ни угрозы, ни шлепки не могли заставить ее перестать носиться по комнате. Эйлин с досадой заметила, что ее спокойный тон нисколько не действует на Гей. Раздражение закипало в ней — пора кончить эти поблажки. Она и так позволила Гей есть на завтрак шоколадный пирог, копать кучу гравия во дворе кухонной ложкой, сделать отвратительный пирог из грязи в кастрюле. Все же благодаря «занятиям» Гей Эйлин удалось почитать книгу, хотя во время чтения ей приходилось все время прислушиваться в надежде угадать, какую еще кошмарную затею выкинет Гей.
Внезапно Эйлин увидела, что густой туман превратился в прозрачную пелену дождя, и заторопилась в сад, чтобы забрать дочку домой.
— Хочу еще поиграть!
— Тогда надень плащ и сапожки.
— Не хочу.
— Тогда ты не можешь идти играть.
— Хочу играть.
— Тогда надень плащ и сапожки.
Препирательства продолжались, пока не удалось-таки загнать Гей домой.
Эйлин начала чистить картошку для ленча, а Гей ползала у ее ног.
— Поиграй с конструктором.
— Нет.
— Нарисуй мне картинку.
— Нет.
— Тогда замолчи, — твердо сказала Эйлин.
— Обними меня.
Против этого Эйлин не могла устоять и, взяв это маленькое промокшее создание на руки, поцеловала его.
— Ах, Гей, ну почему ты так ужасно себя ведешь? Нам бы было так здорово здесь, если бы ты вела себя хорошо.
— Ужасно веду, — с удовлетворением повторила Гей.
Ленч явно не удался: картофель, говядина с кукурузой и горошком остались несъеденными. Может, Гей не привыкла к консервам, а может, не ела назло. Эйлин дала ей яблоко, но Гей бросила его на пол, требуя конфет. Теряя силы, Эйлин дала ей последний кулек с конфетами, запихнула девочку в постель, а сама рухнула на софу и тут же уснула.
Через полчаса Эйлин, вздрогнув, проснулась. Где она? Что случилось? — Успокойся, успокойся, — сказала она себе, — Гей спит. Хорошо, что дочка заснула до чая, быть может, она проголодается и съест яйцо. Эйлин потянулась и зевнула, положила в камин полено и решила выпить чашечку кофе. Нет, сначала она заглянет к Гей, чтобы убедиться, что она еще спит и не занята каким-нибудь кошмарным делом.
К своему ужасу Эйлин обнаружила, что входная дверь и дверь спальни открыты, а бросившись в спальню Гей, увидела, что кровать, на которой повсюду валяются (рантики от конфет, пуста.
Охваченная паникой, она выбежала на дорогу, крича: «Гей! Гей! Где ты? Сейчас же иди сюда!» Но дочь ее не подавала признаков жизни. Может быть, ее задавила машина? Или похитили? Эйлин в ужасе побежала вверх по дороге, сердце ее неистово билось, грудь теснилась от рыданий. Она ожидала увидеть машину скорой помощи, маленькую окровавленную фигурку, но не было ничего, кроме тишины и монотонного шума падающего дождя.
Она побежала по направлению к дому. Быть может, Гей вскарабкалась на каменную стену, ведущую к Блэкхиллу, упала, сломала ногу и потерялась в тумане. Эйлин решила поднять соседей, чтобы те организовали поисковую группу. Быть может, у кого-нибудь здесь есть телефон.
Тут рядом с кучей гравия, на дороге, ведущей вниз с холма, она заметила дочь, копошащуюся в траве. Темные волосы девочки поливал дождь, а одета она была лишь в нижнюю юбку и штанишки.
— Гей! — с бешенством и облегчением заорала Эйлин, подбегая к ней.
— Ты ужасная, ужасная девчонка! Как ты могла? Ты же вся мокрая и замерзшая. — О, Гей!
Ее сердитые обвинения смешивались с криками Гей, когда Эйлин тащила ее обратно в коттедж.
Именно в этот момент в нескольких ярдах от коттеджа остановился грузовик, и от него отделилась грузная фигура в рыбацкой куртке. Человек направлялся прямо к Эйлин, окликая ее по имени. Это никак не мог быть Джоэль. Но, тем не менее, это был он. Задыхаясь, прижимая к себе полураздетую дочь, Эйлин уставилась на него в состоянии полной растерянности. Вместо спокойных, запланированных ею приветственных слов, с ее губ сорвалось лишь взволнованное «Джоэль!»
Да, момент его появления трудно было назвать удачным! Что же она за мать, если позволяет ребенку играть полураздетому под дождем? Хорошая картина! И сама она промокшая, замерзшая, чувствовала себя несчастной, расстроенной. Она с досадой вспомнила, Что намеревалась изобразить перед Джоэлем картину спокойного, уверенного в себе материнства, вести себя сдержанно, с гордой и холодной грацией.
