— Один черт! — жестко ответила она. — Однажды заглянула на тренировку, чуть с ума не сошла! Несколько часов подряд — ездит, ездит, ездит… и все по кругу! У меня даже голова разболелась. А она довольна. Говорит, ты ничего не понимаешь. В философском смысле, трэ-эк — это символ нашей суетной жизни.
— В известном смысле она права. Давай тебе вот эту… на память подпишу!
— Мне!? — почему-то изумилась черноволосая.
— Кому еще. Кроме нас в квартире никого.
Леонид пододвинулся к женщине, забрал из ее рук книгу, подковылял к столу, опустился в кресло. Надел очки, раскрыл книгу, взял ручку.
— Итак! Она звалась — Татьяна? Я правильно разобрал по телефону? Ты что-то невразумительное буркнула… Татьяна, Марианна…
— Татьяна, Татьяна…
Чуприн сосредоточенно делает надпись на книге. Татьяна подошла к окну, нахмурившись, смотрит на улицу.
— В центре сейчас, наверняка, гроза.… А здесь — ни капли…
— Согласись, — не поднимая головы от книги, сказал Леонид. — Вид из окна — валютный, можно сказать. В ясную погоду виден даже купол Ивана Великого.
Татьяна никак не среагировала, неподвижным взглядом смотрела на улицу. Леонид поднял голову, быстро взглянул на нее, усмехнувшись, добавил:
— А вечером, если выпить грамм… триста, можно вдалеке увидеть даже Эйфелеву башню!
Татьяна опять никак не среагировала. Леонид разочарованно хмыкнул.
— Послушайте, цена, которую вы указали в объявлении… — не оборачиваясь, начала Татьяна.
— Согласен. Слегка перегнул. Но если разобраться, взглянуть трезвыми глазами, то не так уж и перегнул. Жизнь дорожает. У меня, сама понимаешь, постоянного заработка нет. Сейчас издать даже мизерным тиражом крохотную книжонку, сумасшедшие деньги нужны. Цены на бумагу взвинчивают каждую неделю, полиграфические услуги, о них и говорить тошно, вот тут и вертись.… Жрать что-то надо… Я не самый требовательный человек, мне много не надо…
— Я заметила, — отозвалась Татьяна.
Леонид закончил делать надпись, снял очки, захлопнул книгу. Поднялся из-за стола, подковылял с помощью одного костыля к окну, встал рядом с Татьяной. Челкаш вылез из угла комнаты и тоже подошел к окну, пристроился между хозяином и гостьей. Некоторое время он и она, молча, смотрели на улицу.
— Зимой мрачновато, конечно, не без этого, — вздохнув, сказал Леонид. — Зима вообще, мрачное время года. В городе, я имею в виду.… Зато ранней весной, когда распускаются вишни… — улыбаясь, продолжил он.
— Где? — спросила Татьяна.
Они повернулись и впервые спокойно посмотрели друг другу в глаза.
— Под окнами, где еще! Во-он они…
Лохматый Челкаш встал на задние лапы, передними уперся в подоконник, начал всматриваться на улицу за окном.
— Когда вишня зацветает, поразительные запахи медленно поднимаются от этажа к этажу… все выше и выше…. — улыбаясь, сказал Леонид. — Тогда я распахиваю настежь все окна и сажусь работать! Весна и запах цветущего вишневого сада для меня самый сильный стимул к работе!
— Три хилых кустика вы называете вишневым садом!? — спросила Татьяна.
— А ты чего хотела!? Колхозные плантации в несколько гектаров? В период цветения они, само собой, распускаются, становятся… объемнее, заслоняют даже крыши этих чертовых гаражей!
Неожиданно где-то за домом громыхнул гром. Челкаш испуганно отскочил от окна и, поджав хвост, забился под письменный стол. Он понимал, конечно, что это всего лишь гром, будет дождь, гроза и все такое. Но никак не мог совладать со своим страхом. И не он один. Все собаки во дворе панически боялись грома. Леонид, глядя на него, снисходительно усмехнулся. Татьяна нахмурилась и, ни слова не говоря, направилась к двери. На пороге обернулась и, недовольно мотнув головой, сказала:
— Кажется, забыла до конца поднять окна в машине. Весь салон зальет!
Она резко повернулась и, плотно закрыв за собой дверь, вышла из квартиры. Леонид доковылял на костылях до двери, распахнул ее и крикнул:
— Эй! Красотка-а! Не понял, как мы договорились?
Из коридора ответа не последовало. Слышен был только грохот закрывающихся створок и шум отъезжающего лифта. Леонид пожал плечами, тщательно запер дверь, медленно вернулся в свой «кабинет», опять подошел к окну. За окном уже вовсю бушевал ливень. Крупные капли барабанной дробью стучали по стеклу.
«Все-таки, где-то я эту красотку видел!» — думал Леонид Чуприн.
Челкаш ни о чем не думал, он задремывал под столом. Под дождь хорошо спится.
Разбудила Суржика вездесущая Ирка Агранат. Не успел еще и трубку к уху поднести, уже услышал ее взволнованный голос:
— Суржик! Все спишь? Легко живете, писатели-поэты. Другие уже детей накормили, и гулять одели. Нашлась твоя Мальвина!
Суржик мгновенно оказался на ногах. Сна, как ни бывало.
— Пока не скажешь, зачем она тебе, адрес не получишь! — смеялась Агранат.
— Ничего интересного! Хочу о ней написать рассказ. Все дела! — за демонстративной зевотой, Валера попытался скрыть волнение. Судя по ироничному хмыканью Агранат в трубке, это ему не удалось.
— Глупей ничего не придумал? — спросила она.
— Правда, на фоне всеобщего вранья, всегда выглядит глупостью! — изрек Суржик. И удивленно вскинул брови. Фраза самому понравилась. Новость от Ирки предельно мобилизовала, добавила адреналина, как модно нынче выражаться. Валера, не отрывая трубки от уха, начал судорожно одеваться.
— Ладно, хрен с тобой! Записывай адрес! Ховрино, знаешь?
— Ну… в общих чертах!
— Третья улица Строителей. Там, говорят, где-то рядом клуб Строителей. Дом четыре, корпус один, квартира восемнадцать. Комуналка.
— Спасибо, Ирэн! С меня шоколадка!
— Мы шоколад не едим. У нас от него аллергия.
Как и все молодые матери, Агранат целиком отождествляла себя со своим ребенком, постоянно говорила только «мы».
— Опасайся фанаток Мальвины! — продолжала Ирка. — Они ее днем и ночью пасут. Совсем дикие. Могут побить.
Выскочив из квартиры, Суржик не стал дожидаться лифта, побежал, перепрыгивая через три ступеньки, по лестнице. Эти чертовы лифты, когда надо, двигаются явно в несколько раз медленнее, последние нервы выматывают.
Машин с каждым часом на улицах и проспектах становилось все больше и больше. Или так только показалось Суржику? Да, нет. Иномарки, иномарки, иномарки…. Всех цветов, размеров, моделей и расцветок стадами скапливались у светофоров, заполоняли собой узкие переулки, громоздились на газонах и тротуарах, сгоняли, и без того несчастных пешеходов, страдающих от жары, на проезжую часть. Но и с проезжей части их обратно на тротуар пытались вытеснить троллейбусы и автобусы, соревнуясь в этом «виде спорта» с вагонообразными «Джипами».
