— Да я что? Я, можно сказать, ничего. Я — хороший.
— Знаю, — очень просто сказала Татьяна. Она, видно по всему, с первого взгляда уловила все то странное, что стояло между молодыми людьми. Их скованность, неловкость и даже непонимание того, что с ними происходит. Непонимание другого и самого себя.
— Садитесь, Северин, — сказала Гражина, — сейчас кофе пить будем. А потом вы пойдете с Сократом за бабочками. «Порхать средь кашки по лугам».
Голос был безразлично-насмешливым. И снова Будриса удивила изменчивость этого очень женственного маленького существа. Он не ожидал другой встречи, и, однако, все это как-то неприятно поразило его.
— Интересные бабочки? — глухо спросил он.
— Страшно интересные, — сказал Сократ. — Тут вообще богатство. Даже есть два вида индо-малайской фауны. Дьявол их знает, как они сюда забрели.
— Ты бы ему, Сократ, еще лекцию прочитал, — сказала Татьяна. — Ему не словами гундосить, ему показать надо. Вы бархат амурский знаете? Вот он.
Дерево с ажурной кроной стояло неподалеку. С ажурной кроной и мягкой, даже на взгляд, корою ствола, действительно бархатистой, морщинистой внизу и будто напряженной сверху.
— Видите, какое диво можно на нем ловить. Бабочки были размером с развернутую ладонь: сантиметров в двадцать. Голубые, экзотичные — никогда человек не смог бы создать ничего подобного.
— Парусник Маака, — сказала Татьяна. — А вот еще. Это ксут. А этого здесь называют синим махаоном. Какой он синий! Он же черный махаон. Черно-зеленый.
— И правда, — сказал Гражине Северин. — Чудо!
— Разве есть что-нибудь более удивительное, чем ловить их ночью, — почему-то очень сдержанно сказала Татьяна.
Будрис перехватил взгляд, каким она обменялась с мужем, и подумал, что вот этим двоим очень уютно и что они ни на что другое не променяют свою бродяжью судьбу. И легкая грусть охватила его.
…Они не знали, что им говорить друг другу. И неловкость эта становилась все более неодолимой.
— Что вы видели своим свежим глазом? — спросила девушка.
— Амур что-то беспокоился. И эти… как их… вроде ворон. Ну, носатые такие… Целая орава на дереве уселась.
— Японские длинноклювые. — Она быстро встала. — Ах, как же это вы? Какая беспечность! Слепота!
Словно обрадовалась, что можно каким-то действием разбить неловкость.
— Девочка, — с предосторожностью сказала Татьяна, — не будь злой. Откуда он мог знать?
— В чем дело? — спросил Северин.
— Дело в том, — сказал Сократ, — что там, значит, кто-то умирал… или был убит. Вороны ждали.
— Человек?
— Вряд ли… Но кто знает?
Северин встал, сбросил рюкзак.
— Я должен был догадаться. Простите. Я пойду туда.
И зарядил ружье. Пошел к речке. Ему показалось, что Татьяна сказала что-то Гражине. Тоном, в котором был упрек. Ему было все равно. Он злился на девушку, но больше злился на себя. Какого черта его понесло сюда! И эти подумают черт знает что. И она. Да и не удивительно! Притащился, остолоп, голова дурная! Разве можно загодя знать, как расценят твои поступки люди?! Будут они верить в чистоту твоих намерений или нет?
Он шел и ругал себя, когда вдруг увидел, что Амур остановился и смотрит назад.
…Гражина догоняла его. Шла своей размеренной, спокойной, очень красивой походкой. На ходу вогнала в ружье патрон, закрыла казенник, перекинула двустволку через плечо.
— Зачем вы идете? — спросил Северин.
— Простите, я была не права…
— Могли бы и остаться. Пользы от вас будет мало.
— Очень злитесь на меня?
— На себя.
— А вот это зря… Я… не рассердилась, что вы пришли… Наоборот. Только неудобно было сказать при них.
— Лучше бы вы сказали при них, а мне потом что хотите, чем выставлять меня идиотом.
— Я… не хотела этого, — в глазах теплая покорность и чувство вины.
— И зачем вам это? Будьте доброй! Это вам так идет. А то — дикая кошка. Восемь килограмм сто пятьдесят грамм…
Гражина смеялась, поглядывая на него.
— Ну, милый, добрый, ворчливый… Простите меня, пожалуйста. Иначе умру от угрызений совести.
— Хитрый вы народ, женщины, вот что.
Северин хорошо запомнил то место.
— Здесь. Только ворон не видно.
— Дождались, значит, — беззвучно сказала она.
Двинулись в заросли. И тут со страшным криком рванулась через кустарник и листву деревьев, запричитала, словно на смерть, воронья стая. Черными крыльями затемнила свет.
— Вот, — сказал он.
Невысокая поросль пихточек и кедров была в одном месте примята, будто через нее кого-то тащили, и в самой гуще этой поросли лежало нечто. Это нечто было пятнистым и неподвижным, и нельзя было понять, где у этого неподвижного голова, а где зад. И почти сразу, похолодев, Северин понял, почему он не может в этом разобраться.
У убитого изюбра не было головы.
— Дорогой, — сказала Гражина, — держите ружье наготове.
— Почему?
— Он обычно отдыхает неподалеку от жертвы.
— Кто?
— Леопард, — сказала она.
Второй тревожный аккорд раздался в золотистом предвечернем воздухе. Северин огляделся вокруг, но было тихо. Тихо и пусто.
— Почему вы думаете, что это леопард? Может, это…
— Тигров здесь не видели два года. Если бы это был красный волк, падь покинули бы все косули и олени… Кроме того — голова. Леопард, даже сытый, всегда отгрызет у добычи голову: словно в глаза боится смотреть.
— И все же убивает? Сытый!
— Сытый. Было же у него мясо. А он покушался на Амура. Бывают среди них такие… профессиональные убийцы. Только убивать.
Она ходила вокруг места происшествия, стараясь не смотреть туда, где лежало светло-коричневое, безголовое и потому безобразное существо.
— Вороны не успели попортить. Леопард ушел недавно. И вот еще почему я говорю: леопард… След на сырой земле. И еще… И еще…
Расстояние между следами было не меньше метров шести-восьми.
— Он спрыгнул и настиг его на пятом прыжке. Сорок метров, — шепотом сказала она.
— Почему спрыгнул?
— Потому что леопард, если уж добыча бросилась убегать, почти никогда не может догнать ее. Так, сделает для проформы еще метров пятьдесят да идет искать новый обед… Вот отсюда он прыгнул.
Над звериной тропой нависал толстый сук дуба. Девушка подтянулась на руках, гибко и ловко качнула тело и, закинув ногу, села на этот сук верхом.
— Нате. Так я и думала. Вот белые шерстинки.
— Разве он белый?
— Он ржаво-желтый на боках и спине. Но он же не человек, чтобы на спину ложиться. А брюхо у него белое.
Спрыгнула на землю.
— Постарайтесь хотя бы на глаз прикинуть раз меры и вес убитого. Противно, но постарайтесь.
