— То есть вы хотите, чтобы мы сменили тактику проведения негласных оперативно-сыскных действий посредине расследования? — инспектор Шанель бесил меня больше всего.
Мужик натурально мстил мне за мой язык, и делал это настолько топорно, что мне стало как-то даже жаль его. Всё мужчины мыслят логически. У них нет такого понятия, как связать всё воедино в хаос и спокойно одной лишь рукой изящно найти ответ с помощью лишь интуиции. Всё в голове должно быть подвержено порядку, а у этого народа ещё и обложено рамками. И вот этого я никак не могла понять. А от того моя работа усложнялась вдвое. Я не понимала этих людей. У них была куча морально-этических правил, но при этом двадцатилетний парень нашел в себе силы их переступить и спать с любовницей прямо в ночном баре?
Как понять это всё, мать его?
— Помогите мне! — я прикрыла от досады глаза, и поклонилась, — Прошу вас помочь мне и не воспринимать как врага или конкурента.
Сказать, что они офигели это ничего не сказать. Но этой страной правил патриархат. И мне это стало ясно, как только я узрела посреди Сеула целый парк с монументами мужскому достоинству. Ментальность — вот главная проблема для меня в этом деле. Пока я не пойму в чём главная фишка этих людей, не смогу сделать ничего. Просто провалюсь с треском и уеду домой ни с чем, посадив пацана за решетку.
И в том, что его хотят подставить я убедилась через каких-то ничтожных полчаса. Мой демарш и последующая капитуляция были прерваны одним из комендантов, который открыл стеклянную дверь и поклонившись объявил, что явилась моя сегодняшняя головная боль, и в прямом и в переносном смысле.
— Анъен, нэ агашши! *(Здравствуйте, моя госпожа!) — Хан поднялся со стула и мягко поклонился.
Я же встала в дверях допросной и прилипла взглядом к этому засранцу. Моя утренняя фантазия предстала передо мной во всей красе. На ряду с явным всплеск ом температуры, я ощутила тревогу. Меня ничего не могло защитить от этого. А этот пацан, как катализатор всех моих фобий, вначале тянул из наружу, а потом словно тушил тем, что отличался полностью от того мужчины.
Хан опять выглядел так, словно не его обвиняют в столь тяжёлом преступлении. Лыбился как дурачок, а уж про внешний вид лучше умолчать, но всё же. Изодранные джинсы, рубашка в бирюзово-черную клетку, висящая на бёдрах. Ради красоты что ли? И какой-то джинсовый то ли китель, то ли кусок разорванной тряпки, поверх черной футболки.
— Весьма… Экстравагантно, господин Ким Хан Бин, — прошлась по нему взглядом снова и села напротив.
— Я старался удивить вас новыми веяниями в моде, нэ агашши, — прицыкнул Хан, а я приподняла бровь и сложила руки на груди.
— Я же вчера ясно намекнула, что разговор будет не из лёгких!
— Простите, ничего не мог поделать, — парень развёл руками и я ощутила стойкий запах перегара, — Это демонстративный протест против агрессии матушки, которая в ярости. Единственный способ её успокоить это надеть подобный хлам и перенаправить все усилия её родительского воспитания на мой внешне непрезентабельный вид.
— И её волнует в такой момент твой внешний вид?
— Её волнует всё, Лика, — вдруг изменился в лице парень, и я заметила, как он сжался, — кроме родного сына.
— Ты понимаешь почему ты здесь? — решила перевести тему, но тут же тяжело сглотнула и поменяла позу, потому что Хан стянул куртку, и черная футболка на поверку оказалась майкой.
Дыхание начало медленно становится глубже, а сердцебиение участилось. Тело реагировало возбуждением, а мозг страхом. И это сводило с ума. Хотелось прекратить допрос и убраться куда подальше от Хан Бина.
"Это извращение какое-то! Я не могу хотеть мальчишку, который не успел родиться ещё, а я уже Пушкина в школе декламировала в белой блузочке!"
— Я просил о помощи, и ты сказала, что я должен сперва ответить на все твои вопросы, — парень облокотился о стол, и начал пристально смотреть на меня, остановив свой взгляд на моих руках.
— Вчера на тебе не было перчаток, а я хорошо их запомнил ещё на первом допросе, — с этими словами Хан приподнялся и вытащив мои черные перчатки с заднего кармана брюк, положил прямо передо мной, — Валялись в коридоре перед уборными, нэ агашши.
Я посмотрела на тонкую черную кожу перчаток, сшитых под заказ, и подняла взгляд на парня.
— В документах из квартиры Мён Хи идёт речь о поглощении. Ты знал, что твой отчим собирается отобрать у тебя всё, оставив пустышку, которая станет лишь формальной компанией? — на мой вопрос Хан нахмурился, а потом хохотнув покачал головой.
— Именно по этой причине, я стал спать с Мён Хи. Вернее не так, моя госпожа, — парень поднял медленно глаза и посмотрел прямо в мои, — Из-за этого я её и соблазнил. Давайте я объясню вам, как дело обстоит в том обществе, где живу я.
— Спасибо, но я уже постигла все грани ваших правил, Хан. И здесь вопросы задаю я! — выпрямляюсь и понимаю, что парень снова ухмыляясь, осматривает меня, как экспонат, бл***.
— Я не о народе и культуре, моя госпожа. Я о том, как живёт именно моя семья. Деньги стёрли все принципы морали в моём доме, сразу как компания отца стала ведущей на рынке. Бабки полились рекой. У нас появилась прислуга, а мой зад от дерьма вытирала не мать, а нянька, пока она покупала дорогущий шмот и гуляла по светским раутам и сходкам богачей. Потом наследника в возрасте семи лет представили высшему обществу, как наследного принца. С детства я не знал ничего, кроме одного — семья и семейные ценности на людях это лицо бизнеса и компании. Но на деле, после смерти отца, мать через год вышла замуж за его бизнес-партнёра, потому что ничего не понимала в управлении такой штуковиной, как десять комбинатов в Китае и сто тысяч работников. И потом этот партнёр решил учить меня… Но упустил из виду момент, что я был в курсе всех его амурных похождений, знал каждую шалаву охочую до бабла, которую он трахал, в лицо. Всё потому что мама глотала пилюли и запивала их дорогущим вином. А потом давилась слезами ночью в подушку, — он остановился и сделал глубокий вдох, а я заметила злые слёзы в его глазах.
— Мне продолжить, или ты хочешь задать вопрос, Лика? — он усмехнулся и поменял позу на защитную, сложив руки на груди.
Парень не врал. Он смотрел спокойно, но говорил эмоционально. Не синтезировал информацию и выдавал её без запинки или пауз. По простому, Хан чеканил каждое слово так, словно он ненавидел это.
— Тебе стыдно? — я подалась вперёд и нахмурилась.
— Мне никогда не было стыдно. За что? Стыдиться того, что ты богат глупо. Это же круто кататься на дорогущей тачке, и ходить в элитные клубы. Многие из моих ровесников учатся, мучают себя всякими тестами и прочей чепухой. Я же знаю точно, что даже без диплома останусь на ступень выше их.
— Ты говоришь так, словно маленький избалованный мальчик.
— Так я и есть избалованный. Ещё и до ужаса распущенный, моя госпожа. Знаешь, о чем я думаю, даже в такой ситуации, смотря на тебя? — Хан размыкает руки и подаётся вперёд, — О том, что под этой черной тряпочкой, которая на тебе. Кстати, она ужасно выглядит, но красиво смотрится потому что в неё одета ты. И, пожалуй, я бы посмотрел на тебя в красном, и без рубашки.
Мне показалось, что я вернулась на лет десять в прошлое. Потому что охренела от того, как начала гореть кожа лица, а во рту застряло возмущение подобной пошлостью. И теперь вопрос: этот пацан точно кореец?
— Хватит! — я сжала руки в кулаки, а сама дура почему-то ждала, что он продолжит.
Мне бл***, оказывается до одури хотелось, чтобы хоть кто-то ещё раз сказал мне подобное. Хотелось этого внимания, потому что во мне жила ещё одна личность — двадцатилетняя девочка, закованная в цепи боли. Она постоянно поднимала голову и словно смотрела на мир мёртвыми глазами. Но сейчас она впервые посмотрела на меня с надеждой. Она хотела чтобы я, нынешняя, выпустила её и дала тоже жить. Но я не могла, иначе тогда, превратилась бы точно в больную тень женщины, которая способна чувствовать лишь страх.
