Я вдыхаю.
— Нейт, — предупреждаю я. — Я знаю, что тоже что-то чувствую к тебе. То есть, всегда чувствовала. И я всегда боролась с этим, но любовь? То есть я люблю тебя. Я люблю тебя очень сильно, но влюблена ли? Это не то, что принимаю.
Он отступает назад, медленно опускает меня на ноги и снова берет полотенце, оборачивая его вокруг моего тела. Парень затягивает его спереди и улыбается сладкой улыбкой, которая не достигает его глаз. Поцеловав меня в лоб, он шепчет:
— Я знаю. — Затем Нейт выходит из ванной и идет в свою спальню, и вот так все возвращается на круги своя.
Неужели мне это только показалось? Он ворвался в мою ванную, как торнадо, оставив после себя массу чувств. Гребаный Нейт Риверсайд. Ублюдок. Но я люблю этого ублюдка, очень сильно, но если бы я сравнила эти два чувства — Нейта и Бишопа — они такие разные. Оба сильные, но невероятно разные. Теперь я просто должна понять, что это означает. Как любовная головоломка массового поражения, только мы не знаем, кто нажмет на курок. Я скольжу под простынями, а потом кручусь и ворочаюсь несколько часов, пока, наконец, не засыпаю.
Прошлой ночью я хреново спала, и все утро не могла проглотить никакой пищи. Похмелье обреченности ждало меня вместе с солнцем сегодня утром, и теперь я не хочу жить, не говоря уже о взрослении. Надев треники и свободную белую футболку, я спускаюсь по лестнице, закручивая волосы в беспорядочный пучок.
— Доброе утро, милая, — приветствует меня Елена. Она нарезает всевозможные фрукты и кладет их в блендер, чтобы сделать один из своих ужасных коктейлей.
— Доброе утро. — Я, с другой стороны, направляюсь прямо к кофейнику и возношу хвалу богам, когда вижу, что он полон.
— Хорошо спала? — спрашивает она, ставя крышку на блендер и обрушивая ад на мои уши.
— Вообще-то, — кричу я из-за ее вторжения, которое происходит в зеленой слизи. — Я спала дерьмово! — кричу, только она вовремя отключает блендер, и я не просто говорю громко.
— Вау. — Нейт ухмыляется, заходя на кухню в темных трениках и без рубашки. Я быстро отвожу глаза, чувство вины накатывает на меня, когда вспоминаю, что произошло между нами прошлой ночью. — Я бы подумал, что ты спала как младенец, сестренка. — Мгновенно я перевожу взгляд на него и рычу. Он не просто назвал меня «сестренкой» после того, как совсем недавно мы были в нескольких секундах от того, чтобы сделать ЭТО.
— Ну это не так, — огрызаюсь я, отпивая кофе и пробираясь к одному из барных стульев.
— О, ну это прискорбно. — Елена скачет по кухне в своей спортивной форме, попивая зеленый сок. — У меня есть льняное масло, которое может помочь тебе со сном, Мэдисон. У него хорош...
— Спасибо, — перебиваю я. Обычно я не бываю такой грубой, но у меня болит голова, как у Аида, а из головы начинают расти рога. — Я буду иметь это в виду. — Слегка улыбаюсь ей, опираясь на локти и массируя виски. Елена уходит, оставляя нас с Нейтом на кухне одних.
— Ты в порядке? — Он улыбается мне, прислонившись к стойке и потягивая кофе из кружки. Что-то такое естественное, но слишком уж дымящее, исходящее от Нейта. Мне нужно убираться отсюда.
— Отлично! — Я прочищаю горло, вставая на ноги.
— Куда ты идешь? — кричит он позади меня, когда делаю первый шаг наверх.
— Иду выбивать дерьмо.
ГЛАВА 12
После того как я упаковала оружие и погрузила его в «Range Rover», сажусь на водительское сиденье, а затем отправляюсь в район, где мы с отцом стреляли, когда я была ребенком. Помню его смутно, да и ехать далековато, но мне нужно побыть вдали от дома и всех, кто меня окружает. У меня начинается лихорадка от людей, поэтому думаю, что спрятаться там, где у меня были хорошие воспоминания о детстве, — это лучший способ снова обрести себя.
Позже вечером я прилетаю в Нью-Йорк, и мой телефон звонит без остановки. Ни одного звонка от отца, только от Нейта и Татум, и даже несколько от Бишопа. Они не поймут мою потребность уехать — никто никогда не поймет. Я люблю своих друзей — и какими бы ни были эти чертовы Короли, — но я не собираюсь изливать им историю своей жизни и рушить все стены, на возведение которых я потратила годы. Мне нравится думать, что я умнее.
Подъехав к старому ранчо, спускаюсь по гравийной дорожке, деревья и сады безупречно ухожены и подстрижены. Я не помню, чтобы здесь было так безупречно, но, опять же, когда я была здесь в последний раз, мне было всего десять лет.
Я подъезжаю к парадному входу, и парковщик подходит к моей двери.
— Имя? — спрашивает он, нахлобучив шляпу, скрывающую его юные черты.
— О, эм, я еще не бронировала. А это необходимо? — Оглядываюсь вокруг, принимая во внимание богатый масштаб и огромные размеры этого места. Оно кричит об элитности; конечно, мне нужна бронь.
— Да, прошу прощения, мэм. — Он говорит по-английски, но звучит не по-американски.
— О! — Я изображаю удивление. — Ничего страшного.
Уже собираюсь закрыть дверь, когда женский голос останавливает меня.
— Извините, — перебивает девушка, направляя прямо ко мне от главного входа. — Мэдисон? Монтгомери? — Я осматриваю ее с ног до головы, не зная, стоит ли мне отвечать или уехать. Как она могла узнать мое имя?
Молодой парень замирает, его челюсть напрягается.
— Эээ... — Я внутренне борюсь с тем, как ответить. Взглянув на нее снова, замечаю, как безупречно она одета. Обтягивающая черная юбка-карандаш, кроваво-красная шелковая блузка, темные волосы собраны в тугой хвост, туфли на шпильках. О да, эта женщина источает власть и деньги.
— Да? — Мой фильтр «мозг-рот» дает сбой, потому что я точно не давала разрешения на такой ответ.
— Ей не нужна бронь. — Женщина спускается по мраморным ступеням и направляется к нам.
— Мне не нужно? — отвечаю я, смятение, несомненно, заметно на моем лице.
— Нет, милая. — Она улыбается и берет меня за руку. — Проходи. Я принесу ключи от твоей комнаты. — Она должна знать моего отца; это единственное объяснение, которое у меня есть. Потому что как еще она могла узнать мое имя и кто я?
Смотрю через плечо на молодого камердинера, его лицо наклонено к земле, выражения не видно с того места, где я стою. Когда он оглядывается на меня, его глаза притягивают мои, как магнит, и я мгновенно ощущаю странное чувство близости с ним. Его глаза цвета молочного шоколада, кожа бледная, скулы высокие и четкие, а челюсть угловатая. Насколько я могу судить, ему не больше шестнадцати, может быть, семнадцати — он молод. Его тело тоже не очень большое, скорее худощавое.
Возвращая мое внимание к тому, куда я направляюсь, женщина проходит через главные стеклянные двери и останавливается на пороге, жестом приглашая меня войти. Пользуясь моментом, чтобы осмотреть помещение, я хватаюсь за плечевой ремень сумки и беспокойно оглядываюсь по сторонам. По моим воспоминаниям, место выглядит так же, может быть, кое-что обновилось, но концепция ранчо осталась прежней. Богатое, старое и стильное. Оно расположено глубоко в лесу. Мой отец говорил мне, что это безопасное место, где мы можем пойти пострелять в лесу, и нас никто не потревожит. Я начинаю думать, что его представление о беспокойстве было немного искаженным. В зоне ожидания слева, откуда открывается вид на лес, есть красные и белые шторы, которые свисают над стеклянными стенами от пола до потолка. Стойка регистрации находится прямо напротив главного входа, а справа — круглая лестница, ведущая в спальни наверху.
— Пойдем, Мэдисон, — говорит женщина, и тут я понимаю, что не уловила ее имени. Должно быть, она видит выражение моего лица, потому что она улыбается и машет рукой в воздухе. — Как грубо с моей стороны.
Я делаю шаг вперед и беру ее протянутую руку.
— Я Кация. Приятно познакомиться.
И в этот момент все замирает.
