котором я не могу перестать мечтать.
Я слушаю, как его дверь открывается и закрывается, когда он возвращается из ванной, прежде чем решить, что можно выйти самой. Я бы не хотела больше иметь с ним неожиданных встреч в ванной.
Я просто сама себе лгу.
— Доброе утро, малыш, — я поправляю воротник своей нежно-голубой рубашки-поло и провожу рукой по волосам.
Катя останавливается на полпути, выходя из своей комнаты, ее глаза бегают по моему телу, — Ты носишь рубашку?
Я едва сдерживаю ухмылку, — Ну, это особый случай, не так ли? — спрашиваю я, — Это важно для твоего отца, сегодня же большой семейный завтрак на публику перед выборами.
— Ты выглядишь… — говорит она, косясь на меня.
Я перебиваю ее, хотя мне стало интересно, собирается ли она сказать, что я выгляжу в рубашке презентабельно. Однако после того, как я стоял у ее двери прошлой ночью и наблюдал, как она возбуждена, просто разговаривая со мной, я очень сомневаюсь, что она думает, что я похож на что-то, кроме секса, — Это семейный завтрак, — говорю я, — Я хочу выглядеть соответствующе.
— У тебя есть какая-то заготовленная речь? — спрашивает она, поворачиваясь, чтобы потянуться к дверной ручке, — Черт, я забыла сумочку. Лучше ничего не планируй. Если ты что-нибудь скажешь…
Я делаю шаг позади нее, и она замирает, все еще держа руку на дверной ручке. Наклонившись к ней, мои губы у ее шеи, я говорю ей на ухо, — Ты боишься, что я расскажу всем, как ты издаешь эти маленькие скулящие звуки, когда кончаешь?
Она шарахается от меня, но я вижу мурашки на коже. Она может притворяться, что ненавидит меня, но она хочет меня.
Катя поворачивается ко мне лицом, ее глаза широко раскрыты, — Клянусь всем святым, если ты скажешь что-нибудь о нас во время этого завтрака, я вырву твои яйца голыми руками и засуну их тебе в рот.
То, как она сейчас выглядит, дикое животное с раздутыми ноздрями и большими глазами, заставляет меня сразу же впасть в ступор. Я прижимаю ее к дверному косяку, поднимая ее запястья над головой, — Нас? — спрашиваю я, — Я рад, что ты признаешь, что мы есть.
— Нет, — возражает она низким голосом, — Нас нет. Нас не было. Нас никогда не будет. У нас был всего лишь секс, не более.
Она милая, когда лжет. Дыхание короткое, грудь вздымается и опускается, когда она говорит. Ее рубашка расстегнута вверху, и я вижу только слабый намек на декольте, ее полные груди прижаты друг к другу, —
Конечно, ты не думаешь об этом, принцесса, — говорю я, — Скажи мне, что ты не ложилась в постель и не скользила пальцами по своим трусикам, думая о том, что я внутри тебя.
— Если ты скажешь хоть слово на завтраке, и ты мертв, — мой член вот-вот взорвется, когда я смотрю, как она приходит в ярость. Я смотрю в коридор, пусто, наверху тихо. Я слышу мамин голос где-то внизу. Но рядом никого нет.
— Мне нравится, что ты не можешь перестать говорить о трахе, когда ты рядом со мной, — шепчу я.
— Водитель приедет за нами в любую минуту, — говорит Катя хриплым голосом.
Я думаю о том, чтобы засунуть руки ей под задницу, отнести ее в спальню, сорвать с нее брюки и погрузить свой член в ее готовую киску, как я сделал той ночью. Я рассматриваю возможность взять ее на каждой поверхности ее спальни.
Она скулит, и этот звук доводит меня до крайности. Я крепко держу руку на ее запястьях, а другой рукой расстегиваю пуговицу на ее брюках. Не сводя с нее глаз, я засовываю руку ей в трусики.
— Громов, — шепчет она, ее глаза расширяются, когда я касаюсь ее складок, я использую её влагу чтобы водить пальцами по ее клитору.
— Ты такая мокрая, — я отказываюсь отвести от нее взгляд и двигаю пальцами по кругу, наблюдая, как ее веки опускаются ниже, а дыхание становится короче, — Ты хочешь меня?
— Нет, — она качает головой и смотрит в сторону, через лестничную площадку, в сторону нижнего этажа, выражение паники искажает ее лицо, — Мы не должны. Мы не можем.
Я игнорирую ее. Вместо этого я двигаю пальцами дальше и коротко дразню ее вход. Ее штаны мешают, и я опускаю другую руку, чтобы сдернуть их ниже ее бедер. Она издает тихий протестующий визг, но ее руки остаются твердо прижатыми к голове, несмотря на то что ее там больше не держат.
— Мой отец, — шепчет она, — Твоя мама. Кто-нибудь...
Если бы моя мать или ее отец поднимались наверх, они бы увидели Катю в трусиках на бедрах, тяжело дышащую, — Ты права, — мягко говорю я, снова дразня ее вход кончиками пальцев, — Все могут увидеть. Я хочу, что бы сейчас ты кончила…
— Я не хочу кончать… — начинает она, но я заставляю ее замолчать, быстро и без предупреждения погружая в нее пальцы. Ее глаза слегка закрываются, и она опускает руки, чтобы схватить меня за плечи. Я медленно глажу ее, в самое чувствительное место, и чувствую, как ее тело поддается, как будто она медленно тает. Крепко прижимая ладонь к ее клитору, я продолжаю гладить ее, и она трется о мою руку.
— Нет? — шепчу я, — Скажи, что не хочешь.
— Рома, — мягко говорит она.
— Да, принцесса.
— Черт возьми. . . перестань меня... так называть
Как хрипит ее голос, еще больше возбуждает меня. Я наклоняюсь близко к ее уху, — Тогда перестань вести себя как принцесса, — говорю я.
Внизу открывается дверь, и раздается голос её отца, который разговаривает с женщиной с сильным акцентом. Глаза Кати распахиваются, и она смотрит на меня с тревогой на лице.
— Громов, — предупреждает она.
Я наклоняюсь ближе к ней, мой рот прижимается к ее губам, и я беру ее нижнюю губу в зубы, — Хочешь уйти? — я говорю слова ей в рот.
Ее
