телу. Ему тоже хотелось её постоянно касаться, он понимал эту нужду. В самые страшные моменты, в моменты отчаяния, такая близость была спасительной.
— Ты тоже очень красивый.
В зал он начал ходить, что называется, за компанию. Когда Илья переехал в столицу, ему вообще эти все спортзалы в диковинку были. Да и тот образ жизни, что вели ребята из тусовки, в которую он попал. Здесь уже не курили и не выпивали, потому что это было немодно, здесь увлекались духовными практиками, и было не в западло сказать что-то вроде: «Ну, всё, рябят, я погнал на ретрит, а то что-то подсдулся». Здесь никто за это бы не стал называть тебя педиком и не усомнился бы в твоей мужественности. Здесь вообще уходили от идей маскулинности, признавая право каждого, в том числе и мужчин, на эмоции и поощряя осознанность. Здесь давно сменились ценности. Здесь уже даже деньги не были самоцелью, весь упор делался не на то, как заработать, а на поиски новых смыслов. Здесь будущее уже наступило, тогда как там, откуда он приехал, — кстати, не из таких уж далей, — казалось, все навеки погрязли в прошлом. Это Илья понимал тогда и понял сейчас. В промежутке же ему казалось, что раз он так над собой вырос, то и другим это удалось. Но нет. По всему выходит, что всё это время он жил в своём собственном бабле, а за его пределами ситуация не только не улучшилась, но становилась только хуже и хуже. Когда весь цивилизованный мир устремил свои взгляды в будущее, их мир повернулся к прошлому. Наверное, потому, что всё, чем можно бы было гордиться, осталось там. А новых поводов для гордости не было.
Виноват ли он, что этого не понял? Виноват ли в том, к чему это привело?
Отвлекая его от тягостных мыслей, которые в последнее время возникали будто бы из ниоткуда, даже, казалось бы, в самые неподходящие моменты, Агата поёрзала.
— Всё нормально?
— Нет. Давно уже нет. Иди сюда…
Подтолкнул её выше к изголовью, чтобы нависнуть сверху. Потянулся к трусикам.
— Выходит, ты натуральная блондинка? — усмехнулся, провёл пальцами по коротким волоскам и дальше, где всё было мягко и влажно.
— Да, это мой натуральный цвет, — хохотнула Агата ему на ухо и прикусила, и застонала, и заплакала. Это было так странно — все чувства смешались. Даже смех нёс в себе чуточку боли.
— Илюш…
Чёрт! Ему нравилось, как это звучит. Хотя обычно он такие сокращения ненавидел.
— Что?
— Скажи, что я права, и ты всегда наготове.
— Ты о чём это? — переспросил, прокладывая дорожку от шеи вниз и в сторону, исследуя языком выступающие ключицы.
— У тебя есть презерватив? — явно смущаясь, пробормотала Агата, спрятав лицо у него в волосах.
— Да уж для такого дела найдется.
— Тогда давай уже. Пожалуйста.
— Но…
— Остальное потом, ладно? Мы наверстаем. Просто сейчас…
Она не договорила. Но он и без слов понял. Сейчас все чувства были так накалены, что даже ласки ощущались болезненно.
Стужин встал, достал из джинсов конвертик, быстро раскатал латекс на полностью возбужденном члене и вернулся в кровать.
— Готова?
Наверное, глупее вопрос задать было сложно. Но Агата не удивилась и не посмеялась даже, а кивнула, доверчиво глядя ему в глаза. И столько в её взгляде было чувств, столько эмоций, что Илья успел только выдохнуть:
— Ох, милая… — и всё, и всё… он пропал, растворился, утонул в ней, в её мягкости, узкости, нежности. — Агата… Девочка… Да, вот так. Пожалуйста. А ещё можешь?
Илья обхватил её бедро и закинул ногу чуть выше, Агата сжала зубы у него на трапеции, заглушая рвущиеся из груди стоны. А он не хотел, чтобы она их глушила. Вот не хотел, и всё! Но также Стужин понимал, что в этой дыре явные нелады с шумоизоляцией. И, среди прочего, ему не хотелось делиться её стонами с соседями. Оказалось, он ужасно ревнив. Даже к звукам. Поэтому вместо того, чтобы сказать Агате: «кричи!», он лишь сильней прижимал к себе её голову, подгоняя её разрядку ритмичными и сильными ударами бёдер.
— Ум-м-м…
— Вот и всё… Вот и всё, — зачем-то комментировал очевидное, чувствуя, как её плоть сокращается вокруг его в одновременном оргазме.
— Да… Всё. Всё… — в горячке шептала она.
— Я справился? Ты обо всём забыла?
— О да! — грустно улыбнулась Агата. — Только…
— Только, что?
— Я теперь не уверена, что это было правильно, — прошептала она, шумно втягивая воздух у его шеи.
— Какой вздор! Любовь спасёт мир, помнишь? — спросил Илья, сползая вниз по её телу, нежа его и лаская.
— Да… Да, наверное.
— Любовь спасёт мир…
Она в нем ошиблась — факт. Илья был совсем не таким, каким ей представлялся тогда, в самом начале. Он не был ни мажором, ни эгоистом, ни бесчувственным к другим, помешанным исключительно на собственной персоне нарциссом. Стужин оказался гораздо глубже, гораздо сложнее… Он так любил, как будто только её эмоции для него и были важны. Ни один мужик на его месте не стал бы так выкладываться для незнакомки, с которой у него ни черта в дальнейшем не будет. И вот ведь парадокс — ей никогда, никогда не было так хорошо от секса. И никогда — так плохо. Агата бы предпочла не знать, как ей подходит тот, с кем у неё нет шансов. Вообще ни у кого нет. Илья прямо дал понять, что не создан для чего-то серьёзного. Ведь так бывает. Это нормально. И… совсем чуточку жаль. Чуточку… до слёз, ага. Ну, вот какого чёрта?!
— Эй… Эй! Ты плачешь?
Он возник за спиной, уставился на её отражение в зеркале.
— Нет. Что ты.
— А почему глаза на мокром месте? М-м-м?
— Это аллергическое.
— А аллергия у тебя на меня, надо полагать?
— Нет. — Агата вздохнула, развернулась, обняла за пояс. — Может, на цветение. Например, дома у меня проявляется страшная аллергия на берёзы. Может, они и здесь растут. Я не обращала внимания.
— Ты серьёзно?
— Ага. Как только появляются серёжки, знаешь, такие длинные — всё. Пиши пропало.
— Какие-то непатриотические у тебя болезни, — иронично фыркнул Илья.
— Думаешь, меня запишут во враги народа?
