У Маковецких она помогала готовить Вере Николаевне, хозяйничала по дому, а вечером с матерью Глеба они традиционно смотрели вместе телевизор или рассматривали альбомы. Именно в один из таких вечеров Кира узнала, что Глеб, когда был маленьким, очень хотел быть как папа – офицером. Только к школе отпустило, вернее переключило на особый интерес к медицине. Но на отца, особенно когда тот появлялся в форме, он смотрел с особым обожанием. Да и вообще, несмотря на строгость и излишнюю сдержанность в чувствах, отца Глеб очень любил.
– Знаешь, Кира, вот он сейчас ездит там, дела отца какие-то решает, а мне кажется он просто от мысли этой бежит, что больше никогда его не увидит, руку не пожмет, не услышит его голос. Глеб, он конечно сильный, свою боль не покажет, но это не значит, что ему от этого менее больнее, чем мне. Возможно даже намного больше. Я на мужа в последнее время зла была. И из-за его новой работы, из-за командировок постоянных, и из-за того, что на вас он сердился без причины, и то что он уперся с этой военной карьерой для сына. Взрослый Глебка-то, сам решать может. И эта злость как-то мне помогает. А Глеб не умеет так. Он отца слушался всегда, беспрекословно, потому что любил и уважал очень
– Я понимаю, Вера Николаевна. Только помочь не знаю как. Мне больно за него, но это мои чувства. А свои он действительно не показывает, вы правы.
– Уже то, что ты согласилась побыть с нами, большая помощь. Так бы я от горя вышла целыми днями, а вот тебя жду с университета, и как-то легче мне становится. Да и ему возвращаться, зная что ждешь его здесь, намного приятнее.
– Вы не устали еще? Может уже спать хотите? Или чаю?
– Нет, давай еще чуть посидим, и потом пойдём.
Кира согласно кивнула и продолжила рассматривать фотографии вместе с Верой Николаевной. Ей нравилось прикасаться к чуть пожелтевшим от времени карточкам. От них веяло настроением, историей, настоящей жизнью - совсем другой, необычной, интересной.
Сейчас цифровые фотографии утратили свою прелесть
Возможно от того, что стали доступными, возможно оттого, что их чересчур много. А возможно просто воспринимаются сейчас так, а потом через несколько десятков лет станут такими же особенными и привлекательными.
Когда через полчаса Вера Николаевна ушла спать, Кира еще долго бродила по квартире, а затем вышла на балкон и стала рассматривать ночное небо, размышляла об услышанном.
Она раньше совершенно не задумывалась о том, какая будет ее семейная жизнь. Раньше ей казалось, что любовь – это главное, и с ней можно преодолеть любые невзгоды. Но сейчас, понимая, что у человека, с которым собираешься жить, могут быть свои интересы и принципы, которые, возможно, станут резонировать с твоими, – как в таком случае быть, этого она себе не представляла.
К примеру, если бы Глеб, как и его отец, захотел быть военным? Кира совершенно не видела себя живущей в каком-нибудь военном закрытом городке. Не понимала, как общаться с другими или вот, к примеру, прятаться от липких взглядов других офицеров (о том, что мужики там всегда голодные, Кира наслушалась от будущей свекрови). Здесь от Юркиного признания уже колотит и каждый раз непонятно, пошутил он тогда или ждать с его стороны подвоха.
Слишком тихо было сейчас, слишком спокойно. Будто перед бурей, перед грозой. Сейчас Юра помогает Глебу, не решаясь настойчиво лезть в их с Кирой отношения, но кто знает, не осмелится ли потом? И как бы ни был вежлив друг Глеба, Кира кожей ощущала напряжение парня, слышала, как он шумно вдыхает воздух, когда оказывается рядом, как подолгу смотрит на нее, когда думает, что она не видит, не замечает.
Все это пугало и держало в напряжении. И хотелось, чтобы скорее вернулся Глеб. Кира бы вновь переехала в свою квартиру, встречалась с любимым и видеть не видела бы этого Юрку!
22
Подъехавший к подъезду дорогой темный автомобиль привлек внимание. Кира присмотрелась, и ей вдруг показалось, что мужчина, вышедший из машины, это Глеб. Она жадно всматривалась в силуэт, но плохое освещение не позволяло рассмотреть точнее. Мужчина, пошатываясь, отошел от отъезжающего авто, махнув на него рукой, и брякнулся на скамейку. Он как-то вдруг сжался, наклонился лицом вниз и обхватил себя руками.
Сердце в груди билось все быстрее, и хоть Кира совершенно не верила своим глазам, душа тянулась туда, и внутренний голос твердил: "Это он, Глеб!"
Кира, выскочив с балкона в комнату, быстро накинула на ветровку и, взяв ключи, вышла из квартиры. Она, сбиваясь с ног сбежала по лестнице, настолько быстро, что на миг потемнело в глазах. Лишь на секунду закрался страх, что это мог быть кто-то чужой, но Кира уже бы не смогла спокойно оставаться на месте, пока сама не убедится, кто же там на скамейке.
Уже открывая тяжелую дверь на улицу, она услышала глухие рыдания. Кинулась к нему, присела рядом, обхватила руками. Но Глеб, он словно был не тем человеком, которого Кира знала. Сейчас рядом с ней сидел совершенно чужой Глеб. От него разило спиртным и сам он был как острый осколок, как ледяная глыба, как оголенный провод. К нему даже физически было больно дотронуться, не говоря о том, чтобы прикоснуться частичкой души.
Глеб, закусив кулак, опустил голову на колени, и тихо раскачиваясь, выл. Как дикий раненый зверь.
– Тише Глебушка, тише! – попыталась она успокоить любимого, но он наотмашь оттолкнул ее от себя.
– Уйди…
Кира, потерев ушибленному место, застыла в неверии. Нет, не может он так с ней. Это все боль, это она сейчас диктует свои порядки, но Кира выдержит, даже если Глеб снова ударит.
– Нет, не уйду. Сяду сейчас на землю у тебя в ногах и сидеть буду. Стукнешь, все равно не уйду!
Глеб на секунду замер, затем поднял на нее зареванные глаза и произнёс:
– Замерзнешь.
– Мне все равно. Рядом с тобой замерзну. Тебе хочется сдохнуть? И я рядом с тобой сдохну, понял? Не уйду.
– Глупая, – сдался он и снова сник.
– Какая уж есть, сам выбирал.
Кира вновь осторожно присела рядом и положила руку на его плечо, крепко сжав.
– Расскажи, Глеб. Расскажи, пожалуйста, что случилось?
Он тяжело вздохнул, дернулся от боли, потер широкой дрожащей ладонью грудь.
– Ну же, Глеб.
– Никакого убийства не было, Кира.
– Как? – воскликнула она.
– А может и было, не знаю. Я две недели мотался, рыл чуть ли не носом. И депутат этот, Колосков, своих ребят подключил. И следак въелся, будь здоров. Но все указывает на то, что никто отца не убивал…он сам…
– Но… но почему? Нет, я не верю, бред какой-то. Твой отец не мог…
– И я не верил, но сегодня меня вызвали в участок и показали результат экспертизы, там все рассчитано: про силу выстрела, и угол, под которым пуля зашла… Да и что говорить, ведь те ребята, которые в масках садились в машину, простые студенты из театрального. Он им заплатил, чтобы те несколько минут посидели вместе с ним в машине. Вроде как бандитов сыграли. Колосков их каким-то образом смог разыскать, они там засветились на камерах в этом же торговом центре, когда в туалете переодевались.
– Господи, бред какой-то! Зачем ему все это?!
Глеб не сразу ответил, словно собираясь с силами. И только через пару минут, прочистив горло, снова заговорил:
– В соседнем городе он проходил лечение, как оказалось уже года два. На это тоже мне указал его начальник. Назвал даже адрес, где отец периодически лежал в клинике, прикрываясь командировками.
– Ты был там, да?
– Да, Киреныш, был. И разговаривал с врачом. Правда пришлось вернуться сюда и забрать свидетельство о смерти, иначе тот ни в какую не соглашался ничего рассказывать – отец дорого платил за его молчание. Лев Евгеньевич, он нормальный мужик, объяснил все как есть. Не было от этой болезни шансов, но батя жить хотел, не верил до последнего, что это конец, боролся.
– Рак?
– Нет, энцефалопатия головного мозга. В его случае как следствие постоянных стрессов, да и возраст сделал свое.
