Необузданные Желания - Джей Ти Джессинжер

— Откуда ты мог знать, если тебя там не было?

— Я знаю все.

— Значит, ты всеведущий? Я тебя умоляю.

— Дело в том, что я знаю, что ты стала причиной того, что все пошло наперекосяк с самого начала. Ты, покачивающая задницей в том крошечном белом платье, которое было на тебе надето. Ты, расхаживающая с важным видом, как будто это место принадлежит тебе. Ты, одарившая этой улыбкой мужчину, мимо которого проходила, хотя он уже был у тебя под каблуком.

Гнев разворачивается у меня в животе змеиными кольцами. Я откидываюсь на спинку стула и пристально смотрю на него.

— Это твоя маленькая неприятная манипуляция называется «обвинением жертвы». Не то чтобы я — жертва, но предпосылка верна, и это полная чушь собачья.

Его голос становится безапелляционным.

— Эти мертвецы — не чушь собачья.

— Нет, но ты, мужчина, объясняешь их смерть неизбежными последствиями того, что ты увидел мою задницу и улыбку. Мужчины, наставляющие оружие друг на друга из-за того, что женщина улыбнулась не в ту сторону, вызваны их инфантильным эго, неконтролируемой агрессией и завышенным чувством собственного достоинства, а не собственно женщиной.

Мы пристально смотрим друг на друга. Где-то в комнате тикают часы. Или, может быть, это и есть бомба, которую Деклан заложил для меня.

Выдерживая его жесткий взгляд, я говорю более мягко:

— Ты знаешь, что я права. И понимаю, что тебе было тяжело потерять своих парней. Но люди сами несут ответственность за свои поступки. Несправедливо — не говоря уже о неточности — возлагать вину за развязывание войны на меня.

Деклан закрывает глаза. Он молчит, как мне кажется, очень долго. Я понятия не имею, о чем думает, пока он тихо не произносит:

— Да.

Я чуть не падаю со стула. Когда он открывает глаза и видит мое лицо, его выражение мрачнеет.

— Я мог бы обойтись без этого чертова злорадства.

— Это больше похоже на шок. Но я попробую.

Деклан встает и начинает расхаживать взад-вперед. Я наблюдаю, как он в волнении расхаживает, и решаю позволить ему выпустить пар, не прерывая его. Похоже, он мозгует что-то важное в своей гигантской башке. Если мне повезет, это может пойти мне на пользу.

Деклан резко останавливается и смотрит на меня свысока. Безжалостный диктатор не мог бы выглядеть более властным.

— Расскажи мне все, что ты знаешь о Казимире Портнове, — приказывает Деклан.

— Первое: нет. Второе: зачем?

— Потому что он — мой враг. А ты — моя пленница. И ты его знаешь.

— Да, я действительно его знаю. Он — мой друг, — когда от этого у Деклана темнеют глаза, я говорю, — ладно, фактически мы не друзья-приятели. Я только формально встречалась с ним в тот единственный раз на том злосчастном ужине. Но моя подруга влюблена в этого парня, а она — необычайно хороший человек. Она практически «Мать Тереза». Если он ей нравится, он не может быть таким уж плохим.

— Влюбленные женщины, как известно, плохо разбираются в людях, — Деклан говорит это так мрачно, с такой неприкрытой болью за словами, что это заставляет меня остановиться и задуматься.

— А ты стреляный воробушек?

Деклан пропускает мое замечание мимо ушей и спрашивает:

— Как твоя подруга познакомилась с ним?

Я замолкаю, чтобы взять себя в руки, зная, что то, что собираюсь сказать, не пройдет для меня гладко. И одному богу известно, как отреагирует Деклан, учитывая, в каком он настроении. Но это должно быть сказано.

Просто есть некоторые границы, которые нельзя пересекать.

Я смотрю прямо в его льдистые голубые глаза.

— Я говорю это не из неуважения к тебе, а из любви и преданности к моей подруге. Не твое гребаное дело.

Когда Деклан открывает рот — без сомнения, чтобы выкрикнуть угрозу в мой адрес, — я перекрикиваю его громким голосом.

— Я никогда, никогда, ни за что на свете не предам Натали. Делай со мной, что хочешь. Бей, мори голодом, держи взаперти в этой комнате вечно, мне все равно. В ней все лучшее, что есть во мне, и она — лучший человек, о дружбе с которым я когда-либо могла мечтать, и я люблю ее как сестру. Я беру свои слова обратно — я люблю ее больше, чем свою сестру. И не в лесбийско-гейском смысле, прежде чем ты снова начнешь мне трындеть об этой розовой любви. Просто люблю ее. А это значит, что не предам ее. Это значит, что я не буду рассказывать тебе ни хрена о ней или ее мужчине, как бы тебе это ни не нравилось.

Я встаю с намерением повернуться к нему спиной и уйти, но этот план вылетает в трубу, когда комната скользит вбок и начинает яростно вращаться.

Потом все погружается во тьму, и я падаю.

Все происходит молниеносно.

Мгновение — и она уже на ногах. В следующее мгновение она оседает на пол, ее ноги подкашиваются, как будто у них нет костей. Выражение ее лица в мгновение ока меняется с раздраженного на удивленное.

Не страх. Не шок. Просто удивление, как будто Слоан думает, что это что-то новенькое, прямо перед тем, как потерять сознание.

Инстинкты заставляют меня реагировать без необходимости думать. Я подхватываю ее и опускаю на ковер. Она совершенно обмякла в моих объятиях. У нее отвисает челюсть. Ее лицо бледное.

Несколько минут назад я заметил, как краска отхлынула от ее лица, но приписал это к гневу на меня. Это кажется чем-то гораздо более зловещим.

Я должен был догадаться. Это не та женщина, которая расстраивается из-за ссоры. Или от чего-либо еще. Годзилла мог бы вломиться в дверь, и она, вероятно, спокойно велела бы ему отвалить, а потом сразу же вернулась бы к тому, чем занималась до его вторжения.

Заключает сделку с дьяволом ради душ всех, кто вызвал ее неудовольствие или что-то в этом роде.

— Малышка. Девочка, ты меня слышишь?

Я слышу, каким грубым и встревоженным звучит мой голос, но я слишком занят, сосредоточившись на ней, чтобы обращать на это внимание. Склонившись над ней на четвереньках, я убираю прядь темных волос с ее лица. Слоан ни на что не реагирует. Я легонько шлепаю ее по бледной щеке.

Ее глаза беспокойно двигаются под веками. Она издает едва слышный стон. Веки трепещут, затем ресницы поднимаются, и она смотрит на меня снизу вверх. Ее взгляд затуманен и расфокусирован.

— О, вау, — шепчет Слоан, судя по голосу, впечатленная. —