— Зачем была?
— Твой рюкзак.
— И все?
Эля смотрела на Машку. Минаева улыбалась.
— Почти.
Отличница молчала мучительные секунды. Ждала, что Эля начнет говорить? Но ей тоже нечего было сказать.
— Это ведь сделала ты? — спросила Минаева.
— Ну и что?
Надо было соврать, сказать, что ничего подобного, что она всего лишь взяла ручку, которую в классе и оставила, что никто ничего доказать не сможет. Но вот так с ходу начать врать не получилось.
— Ничего.
Машка победно усмехнулась. Видимо, она для этого и сидела здесь, чтобы подтвердить свои догадки.
— Максимихин обещал тебя убить. Он уверен, что это сделала ты.
— Максимихин горазд врать.
Эля сделала шаг к рюкзаку. Машка сдвинулась, не давая подняться по ступенькам.
— Зачем ты это сделала?
— Ничего я не делала! — с опозданием начала отпираться Эля.
Она протолкнулась мимо Машки, стены и табуретки, подхватила рюкзак.
— Максимихин соврет — недорого возьмет.
— Я не собираюсь никому рассказывать. Просто скажи — зачем? Я же видела, как ты забрала у него ручку.
Вот она и всплыла, родная. Парашют выдал.
— Видела — иди, жалуйся директору! — Она отступила. — Не было ничего! Не было! Мне-то это зачем?
Она отбежала к кустам сирени, за которыми прятался памятник героям Великой Отечественной войны, и остановилась.
Чистенькая, аккуратненькая Машка со своей туго стянутой косичкой стояла под зонтиком, смотрела на нее. Снова не хотелось идти домой. Гулять по улицам дальше сил не осталось. Это было какое-то наваждение. Перебраться, что ли, жить к Минаевой? У нее тихо, родители не докучают. Чашку она с собой принесет.
Спросила негромко:
— Я могу пойти к тебе?
Машка ухмыльнулась.
— У нас сегодня рыба.
— Ты бегаешь под дождем?
— Нет, это неудобно.
Машка взяла свой портфель и пошла к центральным воротам. Она даже зонтик перехватила так, чтобы Эля могла под него встать.
— А лошади под дождем бегают, — доверительно сообщила Эля.
— Они не промокают, — согласилась Машка. — Они кожаные. И, знаешь…
Эля остановилась. Ну, давай, давай, говори!
Все-таки у Машки некрасивое лицо, треугольное какое-то, носик остренький, еще эта затянутая косичка. Это ей мама так каждое утро плетет?
— Я никому не скажу. Просто не понимаю — зачем.
Эля не ответила. Говорить «затем» сейчас было бы глупо, Машка ее тогда домой не пустит. Все-таки хотелось уже снять мокрую куртку, вылезти из чавкающих кроссовок. И чего-нибудь горяченького тоже хотелось…
Машка больше ни о чем не спрашивала. Только время от времени странно смотрела, словно Эля недавно призналась, что ее родина Меркурий. Или что она вампир. Да, вампир. На них обычно вот так испуганно и смотрят.
Куртка не высохла, кроссовки неприятно скрипели и проскакивали на мокрой пятке, но в целом состояние было нормальным. Сотовый промок и выключился. Не поймешь — то ли устал и решил поспать, то ли умер насовсем.
Эля ухитрилась сделать уроки. Машкина кухня уже стала в чем-то привычной. И деревья за окном не отвлекали. Наверное, потому что дождь. Он все мыл и мыл окна, мазал грязевые разводы.
Уходить не хотелось, но она насильно втиснула себя в куртку, в кроссовки и отправилась домой. День умирал. На душе было спокойно.
Около подъезда ее окликнули.
— Что, подружка, позавидовала чужому счастью?
Голос, как в дурной картине, раздался откуда-то сверху, а в целом отовсюду.
Эля замерла, вцепившись в лямки рюкзака.
Говорила Алка. Но ее не было видно. После дождя темно. И как назло, ни одного человека вокруг.
— Было бы чему завидовать!
Крикнула, а сама почувствовала, что голос у нее странно дрогнул. Или Эле показалось и дрожало у нее внутри? Замерзла, наверное…
Темная фигура спрыгнула с дерева. Тяжело шлепнули подошвы о мокрый асфальт.
— А вот и ты!
Лешка. Невысокий, улыбчивый Лешка.
— А это ты! — ломаным эхом повторила Эля.
Теперь Элю и правда тряхануло. С лавочки поднялась Ничка. Она аккуратно сложила пакет, на котором сидела, сжала его двумя пальчиками, рука на отлете. От качелей шла Дронова. На секунду родилось радостное удивление — без Сашки. Все получилось.
Новые шаги. Сзади.
— Нагулялась?
Максимихин горбится, держит руки в карманах.
— Холодно. — Эля напрягла плечи, и у нее сразу нехорошо заломило тело, заныло в голове.
— Ну, и зачем ты это сделала? — хрипло спросила Алка.
Они стояли кругом и, чтобы смотреть на говорившую Дронову, Эле пришлось обернуться.
— Что сделала?
От сильного тычка больно дернулась голова. Дронова сделала быстрый шаг назад, пропуская падающую Элю. Колени, бок, ладони — боль веером расходилась по телу.
— Ты мне за эту двойку еще ответишь! — склонилась над ней Алка.
Максимихин потянул Элю за рюкзак наверх.
— Зачем?
В голове зазвенели испуганные молоточки, перед глазами запрыгали искорки.
— Ничего я не делала!
Сашка толкнул ее на Дятлова, тот перехватил. В животе стало жарко от удара. Эля охнула. Ноги как будто кто сломал, и она снова оказалась на земле. Было мокро и обидно.
— Думала, никто не узнает? Про ручку!
Сашка сорвал с Эли рюкзак. Медленно открыл молнию. Медленно перевернул содержимое сумки над Элиной головой.
Тяжелая железная ручка стукнула по руке, покатилась по асфальту.
— Все видели? — торжественно произнес Сашка, поднимая находку.
— Дураки вы все!
Эля рванула вперед и вверх.
Она надеялась проскочить мимо спокойно стоящей Нички и отошедшей в сторону Дроновой. Но Лешка оказался быстрее. Мелькнула выставленная нога. Эля споткнулась, взмахнула руками, задевая Алку. Подруга успела выставить локоть, перенаправляя Элю к Сашке. Тот коротко замахнулся. Эля зажмурилась. На капелюшечку. Сколько проходит времени за одно моргание? Полсекунды? Четверть?
Больше.
Когда Эля открыла глаза, было заметно холоднее, она неудобно лежала головой на лавочке. Вокруг были ноги, ноги, ноги. Ее не били. Уже хорошо.
Боль приходила медленно. Она шла издалека, по длинному светлому коридору. Шла не спеша, поглядывала в окна. Она была уже близко. Она проникала в каждую клеточку тела. Стремилась к голове.
— Дурак! Мы же поговорить только хотели! — нервно шептала Алка.
— Чего с ней говорить? — звонко отозвался Лешка. — Правильно, что вмазали. Приставать больше не будет.
— Да жива она. — Голос Доспеховой чуждый, словно с другой планеты. — Вон, лицо дергается.
