На том мы и порешили. Если уж не удалось договориться, значит, не судьба. Мне тридцать пять лет, каждый из которых отпечатался на моем не слишком красивом лице с чрезмерно длинным носом. Такой нос пристал только Барбаре Стрейзанд. Только ей он простителен, а на мне он смотрится, как ручной тормоз в паровозе. В общем, смотрится не очень. Пластический хирург по мне плачет. И на моих руках нет маникюра! Я врач, которому в любую минуту может прийти в голову покопаться в человеческих внутренностях. Нам не положен маникюр. И никто уже не сможет разбить мое сердце, поскольку это уже успел сделать Дима. Я вернулась к работе, постаравшись выкинуть из головы все мои удачные и неудачные романы.
– Можешь не ставить меня пару недель в смену к Большаковскому? – попросила я нашу Римму, старшего фельдшера. Она немного помахала головой, но пошла навстречу. И я каталась одна, к моему вящему удовольствию. То есть, по идее, я должна была быть недовольна, потому что одиночные фельдшерские бригады – это очень утомительно. Двенадцать часов катаешь с дневным водителем, и еще можно жить. Днем по улицам хоть люди ходят, даже на Сходненской подстанции. А вот ночные вызовы, следующие двенадцать часов смены, для одиночной бригады – сплошной экстрим. Хорошо, когда едешь на сердечный приступ или, еще лучше, на ОЖ[9]. Аппендицит или отравление, в любом случае, мне не придется всовывать больному трубки и в одиночку либо в лучшем случае с родными переть больного по лестнице до машины. А если ночной вызов звучит как «ножевое ранение в область солнечного сплетения»? Как думаете, может ли ждать там что-то хорошее девушку-фельдшера, работающую в одиночку? Это же стопроцентная пьяная драка с поножовщиной! То еще удовольствие, реанимировать дерущихся мужиков.
– Все лучше, чем объясняться с Большаковским, – успокаивала я себя, когда мне предстояло войти в очередной вонючий подъезд пятиэтажки, с выбитыми лампочками и битыми бутылками под лестницей. Действительно, меня тошнило при одной мысли о том, что придется объясняться, выяснять отношения, а может даже, не приведи Господи, он станет настаивать на продолжении нашей порочной связи. Уж чего-чего, а любви мне хотелось меньше всего. Так, в полной гармонии с самой собой и собственным одиночеством я откатала почти месяц, а в конце августа, когда на улице стояла страшная жара, от которой мне все время хотелось спать, со мной неожиданно случилось ЧП. В тот день я каталась без обеда. Впрочем, как я уже говорила, при нашей работе в этом нет ничего удивительного.
– Двадцать четвертая, примите вызов, – напечатал мне компьютер, когда, в три часа ночи мы катили с вызова по ОЖ. Катили аж из Митино, куда нас занесло волею судеб, хоть это и был совершенно не наш район. Диспетчеры «наверху», на пульте центрального управления интересуются единственно одним – чтобы вызов не висел на их пульте, не мигал раздражающе красным сигнальчиком более пары минут. Их, диспетчеров, за долгий «завис» вызова штрафуют и однозначно не гладят по головке. Отчего они, невзирая на рентабельность, оправданность и просто здравый смысл, могут послать Скорую нашей подстанции, например, в Бирюлево. Особенно ночью, если уж больше совсем некому. А потом нас спрашивают, почему же это, люди добрые, Скорая Помощь такая мучительно долгая. И действительно, отчего это доктора не могут долететь от Тушинской до Бирюлево за пятнадцать минут?
– Что за вызов? – нахмурилась я. Мы ехали без пациента, так как Острый Живот оказался всего лишь плохо переваренным ужином со всем вытекающими последствиями в виде колик, мучительных болей и не менее мучительного (особенно для окружающих) газообразования.
– МКАД, в районе Строгино. Авария, – коротко отрапортовала бормашинка, перенеся равнодушный настрой диспетчерши сквозь километры радиосетей. Ей было наплевать на мои проблемы. На то, что я вот уже около двадцати часов ездила без перерыва и обеда. Что мне страшно хочется спать. Гораздо сильнее, чем обычно. Что Строгино – это опять же не наш район. И вообще…
– Вызов приняла, – выбила буквочки на клавиатуре я. И долго выясняла, понял меня «тамагочи» или нет.
– Кхе-кхе! – рассмеялся водила. – Что ж ты, столько работаешь, а инвентарь не освоила?
– Освоишь его, как же. Он может и зависать, и глючить, и еще Бог весть что! А я не доктор, чтобы разбираться в Тамагочиных недугах. И потом, я в основном езжу с кем-то, а не одна.
– Да уж, приехали. Милости прошу! – крякнул водитель, останавливаясь на обочине около какой-то невразумительной свалки из машин.
– Только этого не хватало! – я закусила губу, чувствуя, как тошнота подкатывает уже не в виде глюка, а как вполне нормальный симптом. Аллергия на работу, не иначе! А передо мной развернулось целое поле работы. Оставалось надеяться, впрочем, довольно призрачно, что мне на подмогу пришлют кого-нибудь еще.
– Доктор! Доктор! Там такое! – бегал и хлопал руками, как вентилятором, какой-то молодой господин с белым лицом (если не считать красных разводов в уголке губы).
– Какое такое? – я была недовольна и не склонна к жалости и сочувствию. И это вовсе не связано с профессиональной черствостью, как вы могли подумать. Я совершенно в состоянии пожалеть старушку, а при виде больного страдающего ребенка у меня вообще сердце переворачивается, но автомобильные аварии – это другое. Как вы думаете, что нужно, чтобы в три часа ночи на совершенно пустой дороге, состоящей из как минимум пяти полос врезались в друг друга несколько красивых и явно дорогих машин? И почему, спрашивается, эти долбаные гонщики, которые иногда не просто долбаные, а обдолбанные (каламбур!). Так вот, почему эти долбаные и обдолбанные гонщики не подумают заранее, как и кто будет лечить их поломанное тело, особенно после того, как они на скорости в двести километров в час впаяются в ограждение, а потом перекрутятся, как юла, задев еще парочку ни в чем не повинных машин. И, наконец, остановятся, встретив на пути естественную преграду в виде столба с номером километра, собрав за собой целый хвост разбросанных по МКАДУ авто. Вуаля!
– У него там нет лица! Совсем нет лица!
– Вот у этого? – я склонилась над довольно типичным в такой ситуации пациентом. Клиент доигрался по полной. Это именно его джип закрутило и шарахнуло об столб так, что его дорогущая подушка безопасности таки сработала, бабахнув ему в лицо со всем своим положенным импортным напором. Он сидел, размазанный по окошку красивого, но безнадежно разбитого автомобиля-джипа. Кажется, даже этого… как его… ленд круизёра. Так, кажется? Итого, любитель быстрой езды получил по первым прикидкам перелом носа со смещением кости, а возможно, что и скулы, так как от удара столбом по двери он хорошенько треснулся еще и об боковое стекло. Оно даже покрылось паутинкой трещинок от соприкосновения с его крутой челюстью. Очень может быть, что и скрытые повреждения имели место. Это только кажется, что стоит затонировать машину покруче, так она становится транспортом бессмертных.
