Свадьбу закатили шикарную. Для единственных отпрысков родители жениха и невесты не поскупились. Да и были родители весьма и весьма состоятельными людьми, так что ими было сделано и заказано не только все самое необходимое, а все возможное. Когда еще представится удобный случай пустить пыль в глаза, похвалиться своими немалыми возможностями?!
Влад в шикарном белом костюме смотрелся, как какая-нибудь знаменитость на Каннском фестивале. Любаша в неменее шикарном платье на фоне жениха выглядела бледной молью — совершенно не подходила к ее слегка одутловатому лицу замысловатая прическа, да и дорогущее платье подчеркивало огрехи далеко не идеальной фигуры. Но глаза, светящиеся от счастья, затмевали все эти несоответствия. Она прижималась к высокой фигуре Влада, доставая ему лишь до подбородка, всячески демонстрируя многочисленным гостям, что это — ее муж, ее новое приобретение.
Влад вымучено улыбался направо и налево, принимая поздравления "с самым счастливым днем в его жизни", кивал в знак согласия, благодарил, а самому так хотелось плюнуть на это непомерно раздутое торжество, снять с себя произведение лучшего в городе портного и бежать отсюда без оглядки. Бежать, бежать, бежать! Бежать на причал, ведь еще можно успеть на последнюю "Ракету", добраться поскорее на базу и прижаться к своей Малышке, к своей ненаглядной, к своему крошечному, бесценному сокровищу. Ведь она, бедная, ничего не знает и ждет, ждет своего господина. Влад представил себе ее полные слез глаза, когда из "Ракеты" выйдут последние пассажиры, а Влада среди них не окажется. Ему так захотелось расцеловать эти заплаканные, такие родные глазки прямо сейчас, сию минуту! Но гости опять закричали "Горько" и Влад послушно целовал Любашу под счет нетрезвых зрителей: "Раз, два, три…". Ему были противны ее полные чувственные губы, ему хотелось отплевываться, а он все целовал и целовал: "… двенадцать, тринадцать, четырнадцать…". От недостатка воздуха, от выпитой смеси шампанского, коньяка и водки, от приторных духов невесты тошнота подкатывала к горлу, а он целовал, целовал, целовал нелюбимую: "… двадцать, двадцать один…"…
Два дня длился кошмар под названием "Свадьба". Две ночи пришлось надрываться ему над ненасытным телом новоявленной супруги. Ему хотелось поскорее заснуть, чтобы избавиться от этого кошмара, увидеть во сне свою Малышку, но Любаша требовала исполнения супружеского долга еще и еще, ей все было мало. Ему никак не удавалось утолить ее несусветный сексуальный голод, все уходило, словно в прорву, и Владу снова и снова приходила в голову аналогия с бездонной бочкой… И он работал и работал, трудился над телом, выполняя повинность, а перед глазами стояла хрупкая фигурка с заплаканными глазами, Владу даже казалось, что он слышит ее голос: "Где же ты, Владичка? Где ты, мой господин? Приди ко мне…"
Стоит ли говорить, что в понедельник он подскочил в семь утра и, производя как можно меньше шума, чтобы не разбудить ненасытную Сциллу, наспех оделся и выскочил из дома. На такси добрался до Тамариного дома и стал прогуливаться неподалеку, с нетерпением ожидая, когда же уйдут на работу ее родители. Наконец, дождавшись, бросился в подъезд без промедления, не потоптавшись по обыкновению еще пару минут на случай, как бы кто не вернулся. Обручальное кольцо, лишь позавчера надетое на палец Любашей, благоразумно перекочевало в карман.
Заспанная Тамара, увидев на пороге Владичку, молча бросилась на шею господину. Вопреки обыкновению, Влад с нескрываемым удовольствием подхватил свое маленькое сокровище, не в силах изображать из себя равнодушного хозяина, позволяющего рабыне усладить себя. Еще никогда он не ласкал Тому так, как в этот день. Сегодня ему не хотелось мучить ее, намеренно выбирая максимально болезненные позы. Нет, сегодня он хотел ласкать ее, хотел слышать не крики ужаса, а сладострастные стоны. Впервые ему захотелось доставить удовольствие своей рабыне. Сегодня он хотел не утолить свою животную, ненормальную страсть, а удовлетворить Малышку так, чтобы она плакала от восторга и наслаждения, чтобы сама просила его: "Еще, еще, еще!". Он не хотел больше ее крови, но она вновь стекала по его ногам, и снова вместо сладострастных криков страшный, нечеловеческий стон вырывался из груди его драгоценного сокровища…
Дальше все катилось по давно накатанной дорожке. Пока не закончилось лето, Влад продолжал встречаться с Малышкой на базе. Он довольно бесцеремонно бросал молодую супругу на выходные и со спокойной совестью отправлялся за город. Но теперь, став несвободным человеком, по-новому оценив время и возможность побыть с Малышкой, он старался больше времени проводить с ней, лишь иногда, для профилактики, проводя ночи с другими, совершенно не интересными ему, барышнями, чтобы не потерять власть над Тамарой. Чтобы она, не дай Бог, не забыла, кто ее хозяин, кто ее Господин. Чтобы ни в коем случае не поняла, как дорога она стала Владу. Дорога настолько, что больше всего на свете он боялся потерять ее, свое крошечное сокровище.
Осенью они снова стали встречаться по утрам у Тамары. Шел уже второй год их тайной связи. Тайной настолько, что знали о ней только Витька Нетёсов, да отец Влада. Ни Люда, ни Марина, летние подружки, ни Ирочка Дубовикова (Ирэн, как ласково называла ее Тамара), подружка институтская, даже не догадывались о том, что скромница Тамара уже давно не девственница, и что кроме первой, открытой жизни, есть у нее жизнь вторая, подпольная, полная приключений. Вот только приключения с ней случались или на базе, или в родительской квартире, поскольку за все это время они с Владом ни разу не вышли, так сказать, в люди — ни в кино, ни в ресторан Влад ее не водил, подарков ей не делал ни дорогих, ни чисто символических. Он сам по себе подарок, пусть радуется, что он вообще время на нее тратит.
Тома
Вот уже год она принадлежит Владику. Владичка, Владушка — сладко ныло сердце, родной мой, любимый… Я твоя женщина, и только твоя. И я всегда буду принадлежать тебе.
Тамаре сложно было разобраться в своих чувствах. Одно она знала наверняка: Влад — первая и единственная любовь в ее жизни. Никогда, никогда не подпустит она к себе другого мужчину! Ей никто не нужен, кроме Влада! Конечно, близость с ним оказалась не такой приятной, как она ожидала. И даже вовсе неприятной, нестерпимо болезненной. Сначала Тома думала, что так будет только первые два-три раза. Но время шло, а боль не прекращалась. Уже год она женщина, но по-прежнему секс для нее — не удовольствие, а страшная, неотвратимая повинность. Если бы только можно было ее избежать, но остаться при этом с Владом, Тома была бы совершенно счастлива. Ведь удовольствие она получала не от секса, а от внимания Владички. Она обожала его всей душой — его хитрые, безумно красивые серые глаза, совершенно обольстительную полуулыбку, от которой она чуть не теряла сознание. Любуясь Владушкой, она получала такое наслаждение, которого, еще будучи девушкой, ожидала от секса. Но, раз уж Владичка не может обойтись без физической близости — что ж, она будет терпеть. И пусть это безумно больно — ради любимого она выдержит все. Только бы ее Владичке было хорошо! А ему хорошо с ней, Тома это чувствовала. И пусть он ни разу за год не сказал ей, что любит ее — это ни о чем не говорит. В его лукавых глазах при взгляде на нее горел такой огонь, он буквально поедал ее глазами, он не мог наглядеться на нее — а это ли не любовь? Ему нравилось слышать ее слова "Я твоя женщина". И она говорила. Потому что сама получала невероятное удовольствие от них. А еще большее удовольствие было слышать от любимого: "Ты моя женщина". Это было равносильно признанию в любви, и маленькая глупая Тома млела от этих слов. Ему так нравится играть в господина и рабыню — что ж, пусть так, она будет его рабыней, ведь так фантастически приятно исполнять волю своего господина. Если бы только не эта чудовищная боль… Но она выдержит, она все выдержит ради своего Владички, ради любимого. А потом они поженятся и больше не надо будет скрываться от ее родителей. А как же, они обязательно поженятся, ведь отец Владика уже давно знает об их связи. Сколько раз он уже звонил ей, когда разыскивал сына. В такие минуты у Тамары сердце начинало стучать так громко, что она боялась, как бы собеседник не услышал этого стука и не догадался о том, как она волнуется, как много для нее значат эти звонки. Ведь это звонит отец Владички, ее будущий свекор!
