«А может, не стоит?» – она, казалось, и сейчас чувствовала его дыхание у себя на щеке. – «Я думал... завтра утром... ты будешь завтракать со мною...»
Мисс Джоулз резко взяла телефонную трубку и быстро набрала номер «Elan».
– Имогена? Это Оливия. Да, все в порядке. Слушай, я бы хотела сделать эту статью про актрис. Мне нужно слетать в Лос-Анджелес. Да, прямо сейчас. Да. Чем быстрей, тем лучше. Можете организовать? Да, ближайший рейс.
Оливия смотрела в иллюминатор: внизу простиралась Аризона. В лучах закатного солнца пустыня казалась совсем красной. Большой Каньон, этот шрам на теле равнины, уже погрузился во тьму. Она думала обо всех тех пустынях, над которыми довелось пролетать, – в Африке, в Аравии, обо всем, что довелось там увидеть. А еще думала об этой неравной войне, которая вдруг ворвалась в ее жизнь, о том, что война эта корнями уходит в пустыню, и началась отнюдь не сегодня, а столетия назад, началась с неуважения друг к другу, с непонимания друг друга, и истинного, и искусственно насаждаемого, и причины этой войны невозможно уничтожить армиями или выжечь огнем. «Черт! знал ли Феррамо о готовящемся взрыве, когда вчера целовал меня на крыше?»
Лос-Анджелес
Дребезжа и подпрыгивая на каждой рытвине, такси неслось в сторону знаменитых голливудских холмов. Оливия опустила окно, наслаждаясь чувством свободы и беззаботности, которое каждый раз охватывало ее в Лос-Анджелесе. Все вокруг казалось одной большой декорацией. За окнами мелькали надписи на огромных рекламных щитах, вытянувшихся вдоль дороги. «Думаешь о карьере? Звездный статус гарантирован! Иди в шерифы!» «Мы только что из Рехаба! Вечеринка продолжается», – взывал какой-то журнал, предлагающий еженедельную телепрограмму. На автобусной остановке красовался плакат: улыбающаяся во весь рот длинноволосая дива на фоне особняка – «Валери Бабаджян: Ваша верная спутница в мире недвижимости». Реклама местной радиостанции, просто и лаконично: «Брат Дженифер Лопес, Джордж». Платиновая блондинка в обтягивающем розовом платье, с фигурой, как у мультяшкой Джессики из «Кролика Роджера». Надпись под плакатом гласила просто: «Ангелина». Что рекламировала эта Ангелина, Оливия так и не поняла.
– А кто такая эта Ангелина? Актриса? – спросила она у водителя.
– Ангелина? Да никто! – отозвался тот со смешком. – Сама же платит за эти плакаты, – а потом устраивает вечеринки и все такое... Неймется, видать, бабе! Я эти плакаты уже который год вижу!
«Как же Пьеру это все, поди, ненавистно!» – подумала Оливия. Холмы приближались, уже видны были мерцающие в сумерках огоньки домов на их склонах. Промелькнул «Медицинский центр Седар-Синай»: на въезде – звезда Давида.
«Я знаю, что он здесь делает!»Ответ пришел внезапно. «Этот его фильм с актрисками – все это туфта, Прикрытие, А на самом деле, он готовится взорвать Лос-Анджелес!»
Разыгравшееся воображение уже рисовало ей дикие картины: ракеты, выпущенные с автостоянки на смотровой площадке Раньон Каньона, разносят в пыль павильоны и контору «XX век. Фокс»; террористы-самоубийцы подрывают себя на заключительной церемонии «American Idol»; радиоуправляемые торпеды блуждают по сети городского водоснабжения... Она уже видела себя набирающей номер CNN и предупреждающей об угрозе терактов: «Он красив, сексуален, и при этом он думает лишь об одном – как стереть нас с лица земли: Пьер Феррамо...»
Стрелка, показывающая на подъездную дорожку к «Стандард Отелю», характерным образом смотрела вниз – очевидно, предупреждая об «атмосфере безумия», присущей гостинице. Когда-то здесь был дом престарелых, но недавно его перестроили, превратив в храм голливудской роскоши с претензией на ретро. Контраст бывших и нынешних постояльцев был более, чем разителен. Вряд ли Оливия видела сразу столько красивых молодых людей, толпящихся на одном пятачке и названивающих по мобильному: девицы в камуфляжных брюках и бюстгальтерах от бикини, девицы в платьицах типа «сейчас соскользну», девицы в джинсах, надетых настолько ниже талии, что трусики торчали из них сантиметров на пять, бритоголовые мужики с козлиными бороденками, мужики в обтягивающих джинсах, из которых картинно выпирало мужское достоинство, мужики в рэпперских штанах-трубах, гордые тем, что ширинка начинается где-то на уровне колен... Вдоль стен, подвешенные на цепях к потолку, покачивались скамьи из прозрачного пластика, похожие на стручки фасоли. Пол, а также стены и потолок были обиты табачного цвета ковролином. У самого спуска к бассейну гордо возвышался навороченный ди-джейский пульт, за которым какой-то чудик крутил винил, а позади стойки администратора в стену было вмуровано что-то вроде стеклянной клетки, где девица в одном нижнем белье телесного цвета сидела и читала какую-то книгу. Оливия несколько растерялась – примерно так должен чувствовать себя семидесятилетний, страдающий одышкой профессор, к которому на улице подошла теплая компания и предложила прокатить его голой задницей по асфальту. Н-да... Гостиница, как никакая другая, оправдывала свое название.
Портье первым делом передал ей записку от Мелиссы. Та поздравляла мисс Джоулз с приездом в Лос-Анджелес и сообщала, что актерские пробы начнутся утром, а их киногруппу легко можно найти, заглянув в бар, или в холле.
Дальше все повторилось, как в прошлый раз. Подскочивший к ней коридорный настоял на том, чтобы помочь ей поднять вещи в номер – хотя вещей у нее по-прежнему почти не было. Лицо коридорного напомнило Оливии детские игрушки, сделанные по принципу фоторобота – когда магнитами на овале, изображающем голову, крепятся усы, борода и так далее. У парня, – точнее, у мужика, – были крашеные черные волосы, козлиная бороденка, длинные баки и узенькие очечки в черной оправе. Зрелище еще то. Рубашка на парне была расстегнута почти до пупа – чтобы всем была видна его грудь качка-любителя.
Коридорный распахнул перед ней дверь номера: низкая кровать посередине, выложенная оранжевой плиткой ванная, светло-голубой пол, и кушетка с пуфиками серебристого цвета. «Может, не стоит всю квартиру оформлять в белом? – рассеянно подумала Оливия. – Сделать в стиле семидесятых: все разноцветное, яркое, стулья вроде качелей...»
– Как Вам номер? – поинтересовался коридорный.
– Похоже на домик для Барби, – поморщилась Оливия.
– Э-э-э. Боюсь, меня в ту пору еще и на свете не было...
«Aгa, поганец, – мысленно огрызнулась Оливия. – Рассказывай. Тебе уж за тридцать перевалило». Она обратила внимание на глаза мужика. Ярко-голубые, неглупые глаза как-то особенно не вязались с крашеными бакенбардами. Жертва моды? Легким движением он поставил ее чемодан на кровать – будто тот вообще ничего не весил. И это накачанное тело – оно тоже контрастировало с прической. Хотя в Лос-Анджелесе и не такое увидишь: коридорный, он же по совместительству актер, он же культурист, он же интеллектуал...
