— Это займет не больше десяти минут.
— Ну-ка отойди от меня. Одевайся, пока я…
— Хорошо, хорошо.
— Мне больше нравится наблюдать, как ты раздеваешься, но это тоже ничего, — заметил он, сидя на кровати и глядя, как Роксанна надевает черное кружевное белье. — Тебе действительно нравится эта одежда?
— Почему нет? Ты такой славный, даришь ее мне.
— Тогда сделай одолжение — выброси эту штуку, которую ты сейчас надеваешь, ладно?
— Какую, эту? — переспросила она, и ее голова появилась над воротом кроваво-красной атласной блузки. — Я ее обожаю.
— Ну а я — нет. Она дешевая.
— Дешевая! Она стоит немало.
— Я не про эту дешевизну.
— А, видимо, она не во вкусе твоей жены.
Не обращая внимания на язвительный тон, Йен спокойно ответил:
— Не обижайся. Я желаю тебе добра. Я хочу, чтобы ты кое-чему научилась по части одежды, например, не носила бы искусственные украшения с настоящими. Ты слишком красива и должна знать себе цену во всем.
Успокоившись, она сказала:
— Хорошо, я выслушаю. Ты столько для меня делаешь, Йен, и для Мишель… Косвенно, я имею в виду. На прошлой неделе я купила ей хорошую одежду.
— Надеюсь, она про нас не знает?
— Милый, я не говорю ей всего. Разумеется, не говорю. Но она моя сестра, и я ей доверяю. Она никогда не причинит мне вреда, так что и тебе бояться нечего. — Роксанна взяла манто. — Ну что ж, я готова.
— Как ты объяснила дома появление норки?
— Я сказала, что манто дешевое, из хвостов. Они ничего в этом не понимают. Сказала, что купила его на рождественской распродаже из своих денег за сверхурочные. — Мех оттенял ее нежное лицо. — Всю свою жизнь я мечтала о подобной вещи. В ней я чувствую себя королевой.
Внезапно вспомнив Хэппи, Йен улыбнулся: рьяная защитница прав животных, она никогда, ни под каким видом не появится в мехах. Контраст между ужасом Хэппи и удовольствием Роксанны был почти комическим.
Роксанна вдруг взвизгнула и подпрыгнула.
— Боже, мышь! Смотри! Смотри!
— Где? Не вижу.
— Она забежала в гардероб. Ради Бога, Йен, пошли отсюда. Скорее, скорее!
— Дай мне хотя бы зашнуровать ботинки.
— Как же я ненавижу этот проклятый грязный мотель, все эти мерзкие места! Оглянись — обои отстают, занавески порваны, единственное, что хорошо, — нет клопов. Почему мы всегда приезжаем в такие дыры? — запричитала она.
— Ну, во-первых, «Уолдорф» слишком далеко. А здесь к тому же безопасно, вот почему.
— Не обязательно «Уолдорф», но здесь просто ужасно!
— Знаю. И скажу тебе, о чем я думаю в последнее время. Я подумываю о квартирке для тебя… где-нибудь не в городе. Уютное гнездышко, например, в Тайтустауне? Что скажешь? Неплохо будет, а?
Она не ответила.
— Неплохо?
— От Скифии до Тайтустауна семьдесят пять миль, Йен. Мне что, бросить работу?
— Конечно, бросить.
— А как же моя сестра? Просто уйти и оставить Мишель в этой крысиной норе с сукой мачехой, сумасшедшим стариком, которому надо напоминать застегивать ширинку, и нашим отцом, которому на всех наплевать?
— Отправь сестру в первоклассный пансион. Ей будет только хорошо.
— Значит, я должна поселиться в глуши, за семьдесят пять миль отсюда, за семьдесят пять миль от своих друзей… Все мои друзья живут в Скифии.
— По нашим шоссе это расстояние — ничто. Чуть больше часа езды.
— Ну да, в этой консервной банке на колесах. Не хватало еще застрять где-нибудь в снежных заносах.
— Я куплю тебе хорошую машину. Тебе в любом случае она нужна, и мне следовало давно об этом подумать. Мы можем поехать в Нью-Гэмпшир или в Бостон, в любое место, где я… где меня не знают, и купим тебе что пожелаешь. «Кадиллак», «линкольн», «мерседес»? Только скажи.
Роксанна поджала губы и прищурилась.
— Прекрасно, но я все равно постоянно буду там одна. Я сойду с ума в четырех стенах. Ни с ними, ни с «мерседесом» не поговоришь.
Йен, которому совсем не нравился ее надутый вид, начал терять терпение.
— И чего же ты хочешь? Тебя тошнит от подобных лачуг, и я тебя не виню. Я предлагаю тебе квартиру настолько близко к дому, насколько могу это позволить. Ты же знаешь, что я не могу поселить тебя ближе. Так что же тебе нужно?
И тут же понял, что нельзя было так ставить вопрос. Он сам напросился на новую схватку.
— Ты знаешь, Йен, чего я хочу. Прекрасно знаешь.
Она стояла посреди комнаты, завернувшись в норковое манто. Поза ее была вызывающей, но в глазах читалась мольба.
Он спокойно ответил:
— Я не могу этого сделать. Я в самом начале сказал тебе, что никогда не брошу свою жену. Я тебе говорил.
— Почему нет? Она тебе не подходит, иначе ты не был бы сейчас здесь со мной.
— Это не так. Одно не связано с другим.
— Она все время сидит, уткнувшись в книжки… и детей у вас нет. За четырнадцать лет вашего брака она даже не подарила тебе детей.
И опять она затронула запрещенную тему. И хотя он ответил по-прежнему спокойно, в голосе его зазвучали резкие нотки:
— Оставь мою жену в покое, пожалуйста. Мы не будем ее обсуждать, Рокси.
— Сколько раз тебе говорить, что меня зовут Роксанна? Я ненавижу, когда меня называют Рокси, и ненавижу, когда говорят, что я могу делать, а что — нет.
Еще два-три месяца назад она была всем довольна. Потом вдруг брак стал темой номер один. Йен устал, хотел спать, был озабочен тем, как побыстрее очутиться дома, и нисколько не настроен на тему номер один. Вообще-то он никогда не был настроен на эту тему.
— Послушай, — сказал он, — ты в своей жизни гораздо дольше откликалась на Розмари, чем на эту свою Роксанну, и говорить ты можешь обо всем, о чем угодно, кроме одного, Рокси.
— Не смей ничего говорить о моей жизни! Если она тебе небезразлична, если ты дорожишь моим будущим… Что со мной будет? Мы встречаемся уже третий год, я старею…
— Черт побери, тебе всего двадцать два, и ты говоришь, что стареешь! Живи одним днем. Наслаждайся им, как это делаю я.
— Тебе легко говорить. Ты застрахован. Сейчас ты вернешься к себе домой, в свое поместье…
— Это не поместье, это дом.
— И очень неплохой. Я видела его, проезжала мимо. У тебя там, наверное, мраморные ванны и бархатные крышки на унитазах.
Несмотря на охватившую его злость, он рассмеялся.
— Это так смешно?
— Нет, но иногда ты бываешь в высшей степени вульгарной, дорогая. Это-то и смешно.
— Вульгарной? Черт, если бы тут было чем в тебя швырнуть, я бы швырнула!
— Ну ладно, успокойся. Давай не будем углубляться. Мы прекрасно провели сегодня время, и будут новые вечера. Как насчет вторника? Нет, это слишком рано. Я не могу отсутствовать так много вечеров практически подряд. Как насчет пятницы?
