– – Ты так говоришь, словно знаешь, что ждет нас. Но ведь этого никто не знает...
«Твоя душа открылась навстречу свету моей души, постепенно ты научишься чувствовать его, дышать им».
– Ты стремишься решить все за меня, но я – другой. Ты говоришь, что будет именно так, а не иначе. Ты приписываешь мне то, что чувствуешь сама. А я – другой. Я рациональный человек. Я уверен, что миром правит логика и неизвестность. Например, представь, что было бы, если бы каждый человек знал точную дату своей смерти. На земле начался бы тотальный хаос...
Мне становится очень весело. Представляю, как приглашаю своих друзей в баню, чтобы отметить пять лет до наступающей смерти, потом год, а потом сам день и торжественно умираю, сжимая в руке кружку пенистого пива.
Звонит телефон. Мой кабинет – моя крепость. Здесь я могу находиться сколько хочу. Сюда я приглашаю женщин и занимаюсь с ними любовью. О'кей, Фира, занимаюсь сексом. Главное, если звонит Нора, алиби обеспечено. Я на месте. Я работаю. Она точно знает, где я. И, конечно, не придет сюда. Нора очень умная женщина.
Поднимаю трубку, убежденный – это жена. Я забыл позвонить, предупредить, что задержусь на работе.
– Але.
– Гера...
– Леночка, ты до сих пор не спишь?
– Нет. Я хочу спросить у тебя о чем-то важном... Мне пригодится в будущем.
– Спроси, малыш.
– Что есть в посылке, чего нет у меня? Почему ее ты любишь, а меня нет?
Я чувствую потребность... Впервые чувствую потребность сказать женщине правду. Спасибо, Фира! Незнакомая легкость охватывает меня. Я и Ленке благодарен.
– Малыш, это очень сложно. Я не уверен, что люблю женщину, которая прислала мне посылку.
– Ты любишь ее...
– Не знаю. Я был влюблен раза три или четыре. И всегда тяжело переносил это чувство. Я назвал его «сидеть у окна». Огромная зависимость от другого человека. Ты словно постоянно сидишь у окна и ждешь, когда же он появится. Как только это происходило со мной, я стремился прекратить любые отношения. Заставлял себя избавиться от влюбленности и, освободившись, испытывал огромное наслаждение, что это прошло. Но и радовался тому, что это было. Я был рад, что способен на это чувство и способен оборвать все нити.
– Ты и со мной испытал нечто подобное?
– Нет, Леночка. Мне просто хотелось тебя раздеть и заняться с тобой сексом. Обыкновенное влечение нормального мужика к юной красивой девушке. К тому же я чувствовал – вариант беспроигрышный. Ты же сама несколько недель крутилась возле, пожирая меня своими огромными голубыми глазищами.
– Значит, я сама виновата?
– В чем, малыш? В чем ты виновата?
– В своих страданиях...
– Не знаю, можно ли говорить о какой-то вине... Тебе было хорошо со мной?
– Да. Без тебя было очень плохо. В тысячу раз хуже, чем рядом с тобой... Ты не ответил на мой вопрос: «Чего нет у меня?»
– Вопрос задан неправильно. У тебя, малыш, есть все. У меня нет ничего. У меня нет ничего по отношению к тебе. Это невозможно объяснить. С одной женщиной ты делаешь то же самое, что и с другой, а ощущения другие. Я думаю, это где-то в голове. Все в голове.
– Или в душе.
– Может быть... Только этот вопрос для меня непостижим.
– А как ты был с женщиной в первый раз? Тоже без души?
– В первый раз?.. Это случилось, когда я был довольно взрослым. Лет в двадцать.
– Как это было?
– Это не было точно в первый раз... Сначала было как бы это... потом близко к этому. Потом произошло... Какая-то бесконечная борьба. Я помню, что девушка все время твердила мне: «Ты – как все. Ты хочешь того же, что и все».
– Ты бросил ее?
– Мы расстались. Не помню, по чьей инициативе, Я действительно был как все и хотел того же, что и все... И она была для меня такой же, как все.
– И я...
– Нет. Ты первая женщина, с которой я говорю откровенно. И знаешь, получаю от этого большое удовольствие. А ты?
– Не знаю... Тяжело слышать правду. Но это очень важно для меня. Спасибо, Гера... Ты не собираешься идти сегодня домой?
– Который час?
– Половина второго.
– Пожалуй, ты права, Пора. Напомни: что у меня завтра?
– С девяти утра до семи вечера встречи одна за другой.
– Неужели ты не сделала перерыв для нас с тобой?
– Сделала. С двенадцати до двух, включая обед.
– Молодец. Воспользуюсь твоей предусмотрительностью и посплю. И тебе пора спать. Не страдай, малыш. Еще встретишь свою настоящую любовь. Ты ведь красавица!
– Да... Опять встретится такой же, как ты, лишь бы переспать...
– Без «переспать» ведь настоящей любви не бывает... Женщина чувствовать должна. Научись чувствовать. И если окажется не тот, сказать «нет». Лучше сразу. Надо же, ты меня прямо в профессора сердечных наук превращаешь! Спи, малыш. Пусть тебе приснятся нежные белые барашки.
– А тебе пусть приснится эта женщина из Иерусалима.
– Благородно, малыш. Я и так ее вижу перед глазами беспрестанно.
– «Сидишь у окна»?
– Нет. Это что-то другое.
Это началось с детства.
С тех мгновений, когда я стала осознавать себя и видеть то, что вокруг меня.
Окружающий мир был беспощаден, но никто не учил, как с ним бороться.
Я не знала другого мира, а потому была уверена, что так и должно быть. Много лет я была жертвой всего происходящего, постепенно познавая науку уединяться, отстраняться, улетать в небо и жить там. Там всегда было хорошо. Там никто никогда меня не обидел. Никогда...
Я плохо видела, плохо бегала, у меня все валилось из рук. Я не умела поймать мяч. Я была неловкой и застенчивой. Меня не брали в игры. Надо мной смеялись, и я привыкла смеяться над собой вместе со всеми.
...Дети. Дети – самые безжалостные и жестокие существа. Мне было тяжело среди детей, но взрослые утверждали, что мое место именно там. Среди детей.
Иногда я просыпалась утром и не могла оторвать взгляда от облаков. Тогда я брала чистый лист, акварель, забиралась на теплый подоконник и рисовала облака, пытаясь повторить творения Всевышнего. Я всматривалась в оттенки цвета, раскрасившего причудливые пушистые формы; и мне невыносимо хотелось взлететь туда, к ним. Высоко-высоко... Было странно, что я не могу это сделать.
Это единственное, что мне было странно. Все остальное казалось нормальным. Обычным.
Окружающие люди воспринимали меня по-разному. Большинство из них я вообще не интересовала, остальные считали меня не совсем нормальной.
Теперь, спустя много лет, я понимаю, как они были правы. Даже те десятилетние мальчишки, которые насильно рассказывали мне страшные истории. А я даже не могла закрыть уши, потому что они держали мои руки. Я никогда никому не жаловалась. Сначала, правда, пыталась жаловаться отцу, но он всегда отвечал: «Ты должна показать, что в ярости. Взять стул и запустить кому-нибудь в голову. Одному дашь хорошенько, другие никогда не полезут больше. Никогда». Я поняла, что не способна взять стул и запустить кому-нибудь в голову. Перестала жаловаться и сторонилась детей.
