Она и вправду помнила. Тогда она нашла такой принцип веры достойным восхищения. Но, увы, есть законы о нарушении частной собственности на землю, и они основываются совсем на других принципах.
– Но все же...
– Элли, не беспокойся. – Он провел рукой по ее каштановым волосам, длинным и прямым, как струи дождя. – Нас не арестуют и не бросят в каталажку. Я знаком с владельцем этой собственности.
Сказано было явно с юмором.
– Ты смеешься надо мной?
– Ни в коем случае, – горячо возразил он, свернул на обочину дороги, затормозил и повернулся к ней. Неторопливая рука ласково скользнула по ее щеке. – Ты такое сделала со мной, душа моя, что туг не до смеха.
Она ждала, сердце колотилось едва ли не в горле, а он медленно, нестерпимо медленно склонялся над ней. «Элли», – прошептали его губы, прижавшись к мягкому полураскрытому рту. Его пальцы нежно гладили волосы и шею – так тонкий шелк ласкающе скользит по голому телу... Она чувствовала его теплое дыхание на своей коже. Его губы с томительной неспешностью поднялись к вискам, коснулись век, мочек ушей.
– Элли, ты хоть представляешь, как сильно я хочу тебя?
Его рот снова завладел ее губами, и она успела лишь коротко выдохнуть:
– О да...
Его губы легко покусывали ее нижнюю губу. Она задохнулась от накрывшей ее жаркой волны и прерывисто прошептала:
– Я тоже тебя хочу. Я люблю тебя, Митч. ЛЮБОВЬ. Хотя Митч всегда считал себя человеком бесстрашным, он долгие годы убегал от этого слова, считая его неподъемным грузом, который в конце концов придавит его, помешает работе. То есть жизни. Но сейчас Митч решил, что ради таких нежных слов и жизни не жалко.
Она припала к нему, и тепло ее груди, проникшее сквозь рубашку, вызвало в нем жгучее желание. Хотя Митч был близок к тому, чтобы посадить ее на колени и прямо здесь, в машине, овладеть ею, ему удалось обуздать себя. Ведь он привез ее сюда, чтобы создать воспоминание. Красивое чувственное воспоминание, которое они бы пронесли через всю оставшуюся жизнь. Он не хотел первый раз любить ее на сиденье машины, будто какой-то одержимый сексом подросток.
– Элли, душа моя... – Он взял обе ее руки в свои и притянул к губам. – Это невозможно.
Кровь бросилась ей в лицо. Господи, что это нашло на нее, вдруг взять и выболтать свои сокровенные чувства? Митч Кентрелл привык проводить с женщинами ночи страсти, не связывая себя паутиной романтической чепухи. Что же она натворила? Выдала свою любовь, словно глупая школьница!
– Прости, – с трудом выговорила она занемевшими губами. – Это так, сорвалось с языка. – Она выдавила из себя дрожащий смешок. – Не знаю почему. Я не имела этого в виду. Я хочу сказать... ох, Митч, я не из тех женщин, которым ничего не стоит принимать сексуальное желание за... ну... ты знаешь... – Голос ее упал. Нет, она не сможет и не произнесет еще раз опасное слово.
– За любовь? – спокойно досказал за нее Митч. Голубая сойка ворчала на них с ветки ближайшего дерева. Напряженный, неотрывный взгляд Митча нервировал Эланну, и она отвернулась, отчаянно пытаясь смотреть только на яркую голубую птицу.
Но ускользнуть от цепкой его пытливости не удалось. Он обхватил пальцами ее подбородок и повернул к себе.
– Так что ты чувствуешь, Элли? – Когда он коснулся ее лица, не ласково, как прежде, а властно, как хозяин, Эланна вздрогнула. – Желание? Жажду?
– Я боюсь, – ответила Эланна, потому что не могла солгать.
Задумчиво разглядывая ее, Митч накручивал на ладонь прядь каштановых волос. На ней было длинное белое платье из кружевной ткани на бретельках, уходивших сзади к талии. Взору открывалась молочная кожа, и от этой картины захватывало дыхание. Впечатление создавалось двойственное: и невинной чистоты, и эротичности. Это было и на самом деле. Митч нашел этот контраст неотразимым.
– Я тоже.
Вот так сюрприз. Митч Кентрелл, передававший репортажи из Афганистана, из лагеря повстанцев против коммунистического режима. Митч Кентрелл, имя которого не сходило с первых полос всех изданий мира и с экранов всех телестанций, когда он был единственным журналистом, освещавшим последний переворот в Латинской Америке. Мига Кентрелл, который на свой страх и риск ухитрился проникнуть в ряды палестинских бойцов в Бейруте. Трудно представить, чтобы такой человек кого-то или чего-то боялся. Мысль о том, что он может бояться ее, казалась чересчур невероятной.
– Не могу поверить, – наконец сказала она. Он ласково улыбнулся, но в улыбке чувствовалась серьезность, которая еще больше взволновала Эланну.
– Это правда. Потому что ты мне очень дорога, Элли. То, что я испытываю к тебе, всерьез и надолго.
Пораженная его словами, вернее, тем смыслом, который мог за ними скрываться, Эланна безмолвно уставилась на него.
– Ты будешь мне верить? – вдруг спросил он. Голос прозвучал глухо, глаза красноречиво вспыхнули.
– Всегда. – Эланна облизала вдруг пересохшие губы.
– Хорошо. – И резко, словно приняв какое-то решение, Митч отпустил ее и, выйдя из машины, открыл ей дверцу. – Прекрасный день. Давай погуляем.
– С удовольствием, – улыбнулась Эланна, хотя это было не совсем то, чего она хотела.
Держась за руки, они шли навстречу ветру по обсаженной деревьями дорожке, через зеленый тенистый туннель к обрывистому берегу. Далеко внизу яростно бился о теплые гранитные скалы Тихий океан.
– Здесь так невообразимо красиво, – пробормотала она. – Вечная природа и остановившееся время. – И это как нельзя лучше соответствовало ее настроению. Громовые удары пенящегося прибоя эхом отвечали на удары ее разбушевавшегося сердца.
– Такого места нет нигде в мире, – согласился Митч.
– Наверное. Уж ты-то знаешь. – В самом деле, в каких только экзотических местах он не побывал... И где еще побывает... У нее уже давно, а точнее, с первого же дня его приезда, вертелся на языке вопрос, и она не удержалась, чтобы его не задать:
– Когда ты должен возвращаться в Бейрут?
Хотя Эланна осталась довольна собой, сумев произнести это как бы мимоходом, Митч заметил всплеск боли в ее нежных зеленых глазах. Так хотелось бы солгать, подумал он, переводя взгляд на море, где одинокая чайка парила над белой пеной прибоя.
– Скоро. – Морская чайка нырнула и на момент исчезла, а потом вновь взмыла в воздух с серебристой добычей в клюве. – Вообще-то, – признался он, – вчера уже звонили с телевидения.
Сердце у нее екнуло, но она напустила на себя рассеянный вид.
– О? – Ветер трепал ее кружевную юбку, внизу бились о берег волны.
– Ходят слухи о прекращении огня, и даже поговаривают о мирном соглашении. Хотя я и убежден, что это не больше чем ложная тревога, но телестанции не по вкусу, что ее лихой репортер будет слоняться по Штатам, когда – и если – наконец наступит мир.
