Зачем он остановил лифт? К чему задает такие вопросы?
— Ты спишь с Давидом Рустамовичем? — имя мужчины, что протянул мне руку помощи, Кирилл произносит с такой злостью, что я окончательно теряюсь.
Он что, ревнует? Да нет, бред…
— Нет. Я не сплю с ним, — тихо отвечаю. И тут же злюсь на себя. Какого черта я перед ним оправдываюсь?! — А если бы и спала, это не твоё дело, Кирилл.
Смело встречаю его потемневший взгляд. Вздергиваю вверх подбородок. Какое-то время мы боремся взглядами. Никто из нас не хочет уступать. А затем Кирилл неожиданно стремительно преодолевает разделяющее нас расстояние, аккуратно хватается пальцами за мой подбородок и поднимает мое лицо.
— Что тебя с ним связывает? — выдыхает он вопрос практически в мои губы.
Задерживаю дыхание и широко открытыми глазами смотрю на него.
От его прикосновения в голове моментально появляется туман. Не могу здраво мыслить. Не понимаю, о чем он спрашивает. Меня сейчас волнует только то, насколько он близок ко мне. Его теплое дыхание на моём лице. Тепло его рук. Его запах, сводящий с ума.
— Саша… — зовет он. И нежно оглаживает большим пальцем мой подбородок. — Что между тобой и Давидом Рустамовичем?
От его поглаживания бросает в жар. Я обескуражена поведением Кирилла. Его близостью.
Я столько раз мечтала снова почувствовать его прикосновения…
— Ничего. Нас связывают только деловые отношения. Он… помог мне занять должность гендиректора, — честно признаюсь, не отрывая взгляда от расширенных зрачков Кирилла.
— А что взамен за свою помощь он попросил?
— Ничего… ну, то есть, почти ничего… Только поддержку в спорных вопросах на голосовании акционеров.
— Вот как… Значит, он не пытался затащить тебя в постель? — всё еще не до конца веря моим словам, спрашивает он. И меня словно окатывает холодной водой. Сознание немного проясняется, и я сухо отвечаю:
— Не пытался. Я сразу дала понять, что между нами будут только рабочие отношения.
За кого он меня принимает, раз думает, что ради должности я готова лечь под любого?! Становиться мерзко.
— Почему? Он не в твоем вкусе? — все так же нависая надо мной и удерживая мой подбородок в плену своих горячих пальцев, спрашивает Кирилл.
С трудом, буквально заставляя свое тело двигаться, отстраняюсь от него.
Становится легче думать и говорить с ним.
— К чему все эти вопросы, Кирилл? Чего ты добиваешься?
— Просто пытаюсь понять, что ты представляешь из себя на самом деле.
В груди становится больно. Он ведь знает меня. Меня настоящую.
— Ты знаешь, какая я на самом деле, — почти шепчу.
— Нет. Не знаю, — он отрицательно качает головой. — Ты никогда не была той, кем я тебя считал.
Его слова бьют наотмашь. Глаза резко начинает щипать от приближающихся слез. Грудь сдавливает.
Почему он так говорит? Почему?
Я всегда была с ним откровенна. Открыта. Сама собой. Никогда не играла и не притворялась. Неужели он не чувствовал этого?
Застыв подобно каменному изваянию, смотрю на него. Пытаюсь отыскать в его взгляде хоть немного тепла по отношению к себе. Но вместо этого обжигаюсь об лёд.
Больно… невыносимо больно… А ещё обидно.
— Жаль, что ты так считаешь, — это всё, что я могу произнести.
— Разве я не прав? — поджав губы, с неприязнью спрашивает он.
— Нет! Не прав! — срываюсь я. — Ты только и делаешь, что лелеешь свою обиду. Обвиняешь меня, ненавидишь и презираешь. Если тебе легче считать меня тварью, то на здоровье. Считай. Только оставь меня уже в покое! Избавь от своего общества! — уперев указательный палец в его грудь, эмоционально произношу я.
— Избавить от своего общества? Этого ты хочешь? — зло спрашивает он, придвигаясь ко мне.
— Я хочу, чтобы ты прекратил винить меня, — успеваю произнести, прежде чем он толкает меня к стене.
Вжав меня в стенку лифта, он снова хватается за мой подбородок. На этот раз держит крепко, причиняя легкую боль.
— А кого мне винить, Саша? Кого мне винить за боль, что ломала меня не один месяц? Боль, что рвала меня на части, словно дикий оголодавший зверь! Боль, что подобно кислоте разъедала мою душу! Скажи, кого винить?! — озлобленно спрашивает Кирилл, а после целует меня. Жадно. Болезненно. Остервенело. Собственнически.
Его поцелуй лишает меня воли. Подчиняет. Не дает сделать даже вдоха.
Кирилл терзает мои губы и с силой сжимает в объятьях. В его прикосновениях нет той нежности, что всегда присутствовала раньше по отношению ко мне. Он наказывает меня. А я послушно принимаю наказание. Не сопротивляюсь. Но и не отвечаю на поцелуй.
Мне горько. Моя душа плачет, а сердце болезненно сжимается в груди.
Именно грубое отношение Кирилла ломает что-то внутри.
Егор почти всегда был груб со мной, но я так болезненно не реагировала на его грубость.
Грубость же Кирилла — вызывает слёзы и глухую ноющую тоску.
Как только Кирилл отрывается от моих истерзанных губ, отталкиваю его от себя и, проскользнув мимо него, нажимаю кнопку запуска лифта.
Глаза жжет от слез. В груде пылает обида.
Чтобы унять дрожь, сотрясающую меня от эмоций, обхватываю себя руками.
— Саша, — хрипло зовет Кирилл.
— Молчи. Не говори со мной, — отвечаю ему с надрывом. На него не смотрю. Не могу. Иначе сорвусь и позорно разревусь.
Как только лифт останавливается и двери открываются, стремительно выхожу и прямиком иду на выход.
Чувствую, что Кирилл следует за мной, но так и не поворачиваюсь.
Как только оказываюсь на улице, спешу к своей машине, напрочь игнорируя окрик Кирилла.
— Поехали, — захлопнув за собой дверь, бросаю Андрею.
Машина трогается раньше, чем Кирилл успевает приблизиться.
Глава 17
Последующий месяц я никак не пересекаюсь с Кириллом.
Всячески пытаюсь вычеркнуть его из своих мыслей, забыть о нём, как когда-то давно уже делала, чтобы сберечь остатки своего разбитого сердца.
Я работаю на износ, абсолютно себя не жалея, и в конечном итоге мой организм даёт сбой.
Мне становится плохо прямо на рабочем месте. Я чуть не теряю сознание, и моя секретарша, в этот момент получавшая от меня задание, всполошившись не на шутку, вызывает Скорую прямо в офис.
Как итог, приехавший по вызову врач настоятельно рекомендует мне как следует отдохнуть. И хорошо питаться.
Каким-то образом прознавший о том, что мне стало плохо, Давид Рустамович, ворвавшийся в мой кабинет еще раньше приезда Скорой, заверяет врача, что проследит, чтобы я в ближайшие дни, а то и неделю, не появлялась на работе.
Мои протесты никто не слушает.
Вот так неожиданно у меня выдаются выходные.
Первые полутора суток я послушно провожу в кровати. Принимаю выписанные мне витамины, хорошо питаюсь и умираю от скуки. Я уже привыкла быть постоянно чем-то занята, и безделье меня убивает.
Но все мои попытки встать с кровати пресекает Валентина Петровна. Женщина грозится позвонить Давиду Рустамовичу, который привез меня домой после того случая, и нажаловаться на меня.
Угроза действует, я ложусь обратно в постель. Мне не хочется лишний раз тревожить занятого и, по сути, постороннего мужчину, который слишком сильно в последнее время стал обо мне печься.
На мой телефон то и дело приходят от него СМС с вопросами о самочувствие. Он интересуется, нужно ли мне что-то, заверяет, что может доставить всё необходимое. Я вежливо отказываюсь, говорю, что всё необходимое у меня есть и тревожиться не стоит.
С одной стороны, такая забота приятна. Но с другой, напрягает. Я ведь уже не маленькая девочка и понимаю, что его забота вызвана интересом ко мне как к женщине. А я абсолютно не готова к отношениям. Даже с таким прекрасным мужчиной, как Давид Рустамович.
Ещё мне почти каждый день пишет Матвей. Он постоянно зовёт меня на свидания, присылает смешные забавные ролики и картинки. Мои отказы он принимает с невозмутимым спокойствием. Говорит: «Значит еще не пришло время. Я подожду».
