Вишневский сидел за столом и молча смотрел, как Аглая, так же не произнося ни звука, готовит для них чай: достает из шкафа чашки (наверняка самые лучшие), распаковывает новую пачку пакетированного цейлонского.
Сегодняшний вечер так был богат на события, события необычайно важного характера, что он осознанно поставил мысли на паузу. Он больше не хотел думать, анализировать, вспоминать, он просто смотрел на нее, женщину, которая родила ему дочь и понимал, что впервые в жизни все пошло не по его плану. Но почему-то сильно расстроенным себя не чувствовал. Скорее… слегка растерянным.
— У меня только черный есть, — тихо проговорила она, не поднимая на него глаз. — В пакетиках.
— Черный в пакетиках. Отлично.
Она кивнула и наполнила чашки кипятком. Потом поставила в центр стола песочное печенье, предварительно сняв с вазочки салфетку.
С нее спала вся недавняя спесь, она больше не была острой на язык гордячкой. Она волновалась находясь с ним сейчас наедине, и он это отлично чувствовал.
— Может, что-то еще? Бутерброд? Есть немного овощного рагу…
— Я ничего не хочу, — ответил он, слукавив.
Она села за стол напротив него и обхватила чашку двумя руками, подув, сделала крошечный глоток. Где-то тикали часы, тихо гудел холодильник, в глаза бил мягкий электрический свет. А он просто сидел и молча смотрел на нее, смущая своими взглядами еще больше.
Когда игра в гляделки начала приобретать особенно острый масштаб, Вишневский взял ситуацию в свои руки.
— Иди сюда, — "кивнул" глазами на место рядом с собой.
На его удивление, она не стала артачиться — взяла свою чашку и, поставив на стол рядом с его чашкой, села на самый краешек дивана кухонного уголка. Опустив голову, уткнулась в свой чай, перемешивая ложечкой давно растаявший сахар.
Он видел, как подрагивают ее пальцы, и сейчас ей так шла эта истинно женская слабость… Не наигранная, не утрированная, она просто была такой, какая есть — обезоруживающе манящей.
Вишневский придвинулся ближе и, прикрыв глаза, коснулся губами ее шеи. Потом аккуратно убрал пушистые рыжие волосы за ее спину и поцеловал еще, уже чуть выше и более настойчиво.
— Артур… — она осторожно повела плечом, но не оттолкнула. — Пожалуйста, не надо этого…
Ее глаза были закрыты, а губы, наоборот, приоткрылись словно в ожидании поцелуя.
Человек может говорить, что угодно, но его мимика никогда не врет. Как и язык жестов. Ее тело буквально кричало "продолжай".
— Почему нет?
— Потому! Потому что… это ни к чему не приведет, — и явно собравшись из последних сил: — Я не буду твоей любовницей!
Он улыбнулся. Как человек, который точно знает, что сказанное другим не совсем соответствует действительности. А скорее он знал, что она врет. В первую очередь самой себе. Мысленно она уже с ним переспала. Возможно, еще в первую встречу.
— У меня никого нет.
— Врешь! Твоя подруга из Америки, это она звонила тебе вчера.
— И что с того? Мы расстались.
— Кажется, она еще не в курсе.
Он прекрасно знал, как сделать так, чтобы она перестала говорить что либо и начала делать то, что хочет он. Он умел соблазнять женщин и знал, как быстро и максимально качественно сделать им хорошо. Но пользоваться уловками сейчас не желал, она сама должна была признаться, что хочет продолжения не меньше. Только так, и никак иначе. Это было важно.
— Ты думаешь не о том, — оставил еще один поцелуй на ее шее. Пальцы, путаясь, перебирали ее волосы и контролировать естественную потребность забитого невыплеснутым тестостероном организма становилось все сложнее.
Оставаясь на чай — он оставался на чай, но как обычно ее присутствие внесло стремительные коррективы в его планы.
— Тебе не все равно, что было у меня в прошлом?
— Нет, потому что она не прошлое! — повернула на него личико, чем он сразу варварски воспользовался — мягко приподняв большим пальцем веснушчатый подбородок, тронул губами ее губы. Аккуратно, даже где-то целомудренно тактично. Потом еще поцелуй. И еще. И каждый последующий становился все глубже и откровеннее.
Неожиданно она отстранилась и подскочила с места как пружина, капитулируя к двери, явно избегая тем самым разного рода провокаций. Эту проверку на прочность она точно боялась не пройти.
— Тебе лучше… тебе лучше уйти! — гордо подняла только что зацелованный им подбородок. Руки сложила на груди, чтобы он не дай бог не заметил, как колотится ее сердце.
Он неторопливо поднялся и в два вальяжных шага преодолел разделяющее их расстояние. Чуть толкнув, прижал ее к двери, беспрепятственно продолжив то, от чего его оторвали, а именно — поцелуи.
— Я же не уеду сегодня, и ты это знаешь, — не предупреждение, не угроза — неумолимо беспощадный факт. — Более того — ты же сама не хочешь, чтобы я уезжал.
— Это не так…
— Это так.
И они оба знали, что он прав.
— Покажи мне свою спальню, — хрипло проговорил он, не сводя с нее вмиг потемневшего взгляда.
Отвечать она ничего не стала: так же, не сводя с него глаз, медленно, где-то даже обреченно, повернула ручку двери, выпуская их обоих из замкнутого пространства крошечной кухни…
Часть 16
* * *
Этим утром Артур пожалел, что больше не курит. Как бросил два года назад еще в Америке, так как-то и втянулся в относительно здоровый образ жизни. А теперь вот захотелось вдруг как в старые добрые, наверное, хороший секс будит старые привычки.
— Ты не спишь? — промурчала Аглая, обвив под одеялом его бедра ногой.
— Нет, — ответил Артур, по-хозяйски положив ладонь на ее лодыжку.
Не смотря на катастрофический недосып, чувствовал он себя на удивление бодрым. И довольным. Сытым. Да, наконец-то он был сыт, и дело не во временных рамках отсутствия секса и его триумфального свершения, а в том, что впервые за долгое время он занимался не просто сексом ради нескольких десятков четко выверенных фрикций, работающих на результат, этой ночью его мозг наслаждался ничуть не меньше, чем тело.
Как получив желаемый десерт мы смакуем каждую ложечку, задействуем все до единого рецепторы, разбирая на микроскопические молекулы божественный вкус.
Руководствуясь этой аналогией — сегодняшней ночью Вишневский почувствовал себя гастрономическим гуру. И совершенно точно не собирался останавливаться на достигнутом.
— А почему ты не спала? — спросил, прекрасно зная ответ.
— Не знаю. Лежала, смотрела на тебя.
— Смотрела на меня?
— Угу.
Ее зрачки блестели в серости рассвета и смотрели они на него с… обожанием.
Будет ложью, если сказать, что он не видел прежде подобных взглядов. Видел. Почему-то женщины его любили. Именно "почему-то", ведь он никогда не прикладывал к завоеванию их симпатий никаких особенных усилий. Он вообще был по жизни довольно ленив и привык больше брать, чем отдавать. Не потому что не хотел, а потому что все само шло в руки: успехи в учебе, спорте, отношениях, работе. Все получалось легко и просто, настолько, что даже скучно.
Первое время в Америке он не то чтобы окунулся в беспорядочные половые связи, но секса в его жизни было с избытком. Быстрого, медленного, подчеркнуто целомудренного и развязно — запрещенного. Разного. И каждый раз отпуская очередную девушку он понимал — снова не то. Не зажигалось и не щелкало. Пусто. И го́лодно, словно накидался семечками.
И если бы он не знал, каково это — чувствовать что-то к женщине, которую раздеваешь, он бы и не думал о таких вещах. Но он знал. Знал, какие эмоции может дарить близость. Такое в его жизни было единственный раз, но тогда просто "сбылась мечта"… Не его.
Сейчас он смотрел в глаза Веснушки и видел в них "тот самый" блеск влюбленной женщины, женщины, которая получила то, что хотела. А именно его. Но не обольщался, потому что в отношении нее это совершенно ничего не значило. Ее глаза блестели и тогда…
