захлопывает дверцу, разъединяя наши с девушкой гляделки и тянет меня к заднему бамперу.
— Что тебе нужно, выкладывай. — Остро, зло, но содержательно. Я посмел помешать ему, отвлек, стал на пути.
Олег так похож на отца. Русые волосы не единственное наше с ним отличие. У брата жесткий подбородок, пронзительный взгляд в ледяных дольках карего, и скошенная гневом линия губ. А в дополнение ко всему он такой же расчетливый, уравновешенный и серьезный.
— Решил завести собаку, спешу порадовать, не знаю как назвать.., поможешь? — Говорю скомкано, рвано, видно от переизбытка эмоций. Потому что они зашкаливают, потому что сейчас я исполнен азартом, получить то, что должно быть моим.
— Завести собаку, — пережевывает брат, — с породой не ошибёшься?
— Уже выбрал. Глаза добрые живые карие, рост в холке не меньше метра семидесяти, шерсть шоколадная, и я в ус не дую, почему она сейчас в твоей машине.
Олег смотрит на меня со смесью злости и брезгливости, хватает за запястье и сдавленно выдыхает:
— Да какого хрена?
И это, конечно, вопрос на миллион. Потому что и правда — какого хрена? Какого, собственно, хрена, и что это я вообще такое говорю?
Я наклоняюсь еще ближе, и тихо, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее, шепчу, отвечая скорее себе, чем брату:
— Не трогай мои игрушки.
Олег дергается отстраняясь, щурится; осторожно, едва ли не с удовольствием, кончиком языка ведет по губе и внимательно всматривается в моё лицо. И определенно видит что-то, потому что через мгновение заходится тихим, кашляющим, но искренним смехом.
— Ты это серьезно?
Я не отвечаю. Просто смотрю и мой взгляд отвечает на все вопросы.
— Сегодня я верну твою игрушку в целости и сохранности. А завтра мы встретимся и поговорим. Может, и с кличкой помогу.
Я стою и в голове начинают активно крутиться шестеренки, перекраивая ситуацию в нужную сторону.
— В целости и сохранности, брат, — киваю я.
— Если она еще в целости.., — коротко усмехается Ветров-старший.
— Это не важно. Главное, что это не ты. — Затылок начинает ломить от напряжения, из-за высоко вздернутой челюсти.
Дверца машины хлопнула, вместе с этим исчез полный едких подначек мажор, и я чувствую какое-то мутагенное, почти затапливающее облегчение. Все таки встречи с Ветровым, пусть и совсем кратковременные, как эта, выбивают земную твердь из под ног. Хочется по-глупому заорать. Так, чтобы действительно полопались стекла, за которыми плыл унылый осенний день.
Собственной кожей чувствую целый кокон из чего-то тяжёлого, невидимыми щупальцами расползающегося по всему салону. Сбежать бы. Куда угодно, лишь бы исчезло это металлическое нечто, впивающееся в спину. Нечто в интонации Тимура до сих пор покалывает кожу; обнажает поршни и тумблеры, надсадно гудящее сердце-насос, и всё то, из чего я состою..
Сижу, сомкнув руки на сумочке, заставляю себя не оборачиваться и вообще не обращать внимания на то, что происходит снаружи у багажника машины.
Заламываю пальцы и представляю во всех оттенках мрачных красок, как сейчас Ветров делится с Олегом деталями моей грязной тайны. Расписывает все в подробностях, не сдерживая презрения и жгучей ненависти.
Черт, сохранить бы крупицы достоинства, когда мужчина вернётся и бросит в мою сторону: выметайся!
Вот что ему надо, этому выскочке? Вот зачем прицепился? Зачем смотрит этим сверлящим взглядом, от которого внутри все сжимается и тлеет.
Олег садится в машину, и я лихорадочно ощупываю взглядом его профиль. Сглатываю, жду приговора.
Первое, что бросается в глаза — это холодная радужка, в которой отражается пейзаж за лобовым стеклом. Полуголые ветви кустов, огораживающие стоянку, крохотный уличный ларек в ярком безвкусном оформлении и неоновая вывеска рекламы, извещающей, что до ломбарда рукой подать — триста метров туда.. А еще — растрёпанная челка и сжатые в тонкую линию губы.
Стопроцентно уверена, что все, что произошло касается именно меня. Мысленно подбираю слова собственной защиты, чтобы у попутчика не возникло желания огорошить меня "горячими" подробностями. Открываю рот и не успеваю.
— Ох уж эти студенты, — безэмоционально бросает Олег в узкое пространство салона. Заводит машину и добавляет: — И когда они научатся сами решать свои проблемы?
Я нахожу эту информацию однобокой, не полной, не раскрывающей всей глубины сцены, свидетелем которой оказалась, но что-то выяснять не вижу смысла. А может боюсь. Да, скорее боюсь той правды, которая может коснуться меня. Поэтому пожимаю плечами и кидаю первое, что приходит на ум, отстраняясь от страшных образов, которые все это время не давали дышать.
— Разве у этого парня могут быть проблемы?
Ну в самом деле - богатство, успех, внимание все составляющие без геморройного существования.
Олег рывком поворачивает голову ко мне, словно забыв, что в машине не один. И говорит то, чего абсолютно сейчас не ожидаешь, и уж чему точно лучше не радоваться. Потому что на лице генерального ни единой эмоции, ни одного лучика света, нет ничего, даже близкого к содержанию фразы —безразличная холодная маска:
— Вы сегодня отлично выглядите, София. Как никогда.
Я хлопаю глазами и отвожу взгляд. Знаю, что весь недосып после тревожной ночи отпечатался в моих глазах и лице, и то, что сейчас прилетело ко мне со стороны мужчины, в ракурсе сказанного — худшая похвала, худший комплимент, а попросту издёвка. Тревога пеленает с новой силой и я спешу очиститься от чужой лжи:
— Это ваше непредвзятое отношение ко мне. Вы слишком обходительны и тактичны, Олег Богданович, — не знаю, куда прятать лицо. Отвернуться полностью — моветон, но это даст возможность вздохнуть и перевести дух.
— Вы так думаете? Ну что же, обратимся за мнением к специалистам. В моей компании их много. Стилисты, бренд-менеджеры и моя помощница Алена. Вот где вся предвзятость. Уж у нее глаз алмаз.
Олег говорит невозмутимо, легко, и я совсем теряюсь:
— А вот теперь я начинаю переживать.
— Рано. Еще очень рано, — медленно тянет мужчина и машина набирает скорость. До часа пик еще пара часов и мы можем мчаться по городским улицам без всяких проблем.
Скользнула взглядом по приборной панели и с сожалением покосилась на магнитолу. Хорошей, легкой музыки сейчас очень не хватало.
— У вас все гладко? Никаких проблем в университете?
В груди что-то замирает, чтобы потом загудеть с новой силой. На эту территорию врываться опасно.
— Никаких, — почти твердо ответила я, убрав локон волос за ухо.
Максимально, насколько позволяло сидение, отодвинулась к окну. Некоторое время мы ехали молча. Мужчина больше ни о чем не спрашивал, ровно вел машину, смотрел на дорогу и вел себя непринужденно,