неразличимы, слышимость, как сквозь вату. Это кровоток шумит в ушах, бурлит и плавит жилы. Я мягко сжимаю изящные скулы, не позволяя отстраниться и оставляя сантиметры между нашими губами. Сомневаюсь... Хотя нет, ни черта я уже не сомневаюсь. Вдыхаю запах клубничного блеска и гул в ушах достигает пика, из-за чего кажется, что промедление разорвёт меня на части.
– Отпусти меня, паучонок.
Маша медленно моргает, бледнея как снег. Понимает, к чему я веду. Сейчас определённо дошло. Во взгляде стоит тот же застарелый ужас, с каким она смотрела на жужжащую в моих руках машинку. Пытается отшатнуться, но я крепче сдавливаю пальцами мокрые щёки. Фарфоровая кожа мерцает россыпью дождевых капель. В испуганных глазах отражается лицо Димы. Хоть он далеко, я всё равно вижу в них не себя, а его, что справедливо и логично, но сейчас злит не на шутку.
– Не надо, Мир...
– Надо. Мне надо.
Склонившись, ворую то, что предназначено вовсе не мне, заведомо осознавая, что отклика на свои действия не получу. Она сильно напугана. Не так нужно было и не сейчас, да мне уже всё равно. Машины губы с привкусом летнего дождя: мягкие, но неподатливые. Целую их с остервенелой жадностью. Требую ответа, принуждаю, не в силах смириться с отказом.
Маша несколько мгновений продолжает стоять неподвижно, затем упирается холодными узкими ладонями мне в грудь, отталкивает. По крайней мере пытается оттеснить. Хотелось бы разочароваться, но мне нравится. Я хочу её – непокорную, чужую. Теряю голову, свободной рукой в беспорядке шаря по напряжённой спине. Сминаю ладонью упругие ягодицы, царапая кожу острыми краями пайеток. Силой прижимаю к гудящему паху. Мне бы остановиться. Наш принудительный поцелуй, давно лишившийся всякой бережности, свинцом расходится по венам, льдом сковывает мышцы и только сердце отчаянно жаждет продолжения. Голос разума молит остановиться, колет меж рёбер напоминанием о последствиях, кричит, что никакой радости от краденного получить не удастся, что может быть лучше – в тысячу, в миллион раз ярче. Я всё понимаю, и всё равно, физически просто, не могу оторваться.
Сознание возвращается с новым ударом грома. Старый пирс вибрирует под нашими ногами.
– Ты... что на тебя нашло? – дёрнувшись, точно попавшая в сети рыбка, Маша с силой толкает меня в грудь. Ошарашенное лицо от прилившей крови покрывается алыми пятнами.
Я никак не комментирую свой порыв, не реагирую на попытки вырваться из хватки моей правой руки. Кое-как стаскиваю с себя пиджак и накидываю его на голову паучонка, затем заключаю её в тесное кольцо своих объятий.
– Видишь, что ты со мной делаешь? Поверь, Диму колбасит примерно так же...
– Даже не начинай! Пусть Дима мягкий, но он благородный и рассудительный. А ты что устроил?! Испорченный деньгами мальчишка! Ни стыда в тебе, ни совести.
В голосе дрожит упрёк, но взгляд абсолютно стеклянный. Ещё не пришла в себя. Да здравствует спасительный шок.
– Где я, а где совесть? До тебя только сейчас дошло? – подставляю разгорячённый лоб дождю. – Помолчи и дай мне договорить. Не знаю, чем ты так ослеплена или какие цели преследуешь, что скоро алтарь вашим отношениям поставишь, но, прежде, чем начнёшь ему молиться, хоть ненадолго включи мозги и, вместо того, чтобы сравнивать нас, возьми, да подумай – кто ты и кто он.
– Замолчи. Смирись уже! Что бы ты ни сказал, наше доверие тебе не разрушить. Дима не станет притворяться. Он просто не умеет.
– Он не умеет, а вот ты зачем-то пытаешься. И зачем-то пытаешься закрыть глаза на то, что его родители за год о вас не узнали. Год, Маша! Не многовато ли?
– Ты бредишь, я с семьей Исаевых знакома почти столько же, сколько с тобой – выскальзывает она из моих рук. Я не пытаюсь удержать. Кураж уступает место усталому безразличию.
– Знакома в качестве кого – падчерицы моего отца? Не спорю, как бедная сиротка ты всех устраиваешь.
Зло хохотнув, направляюсь к машине.
– Я не сиротка, – рычит она мне в спину. – У меня есть мать!
– Вот именно. У тебя где-то есть мать, породниться с которой никто в здравом уме не согласится. Предложи Диме, чтоб представил тебя в качестве своей девушки, убедишься.
– Ты нечисть, – дрожит всхлипом за треском молнии. – Моральный урод.
– Ещё какой.
– Не все люди сволочи, но тебе обязательно нужно опустить каждого на свой уровень.
Клинический случай.
Хотя, оно и к лучшему – не нужно будет делать чёртов выбор.
– Ладно, паучонок, ты меня раскусила, – колюче усмехаюсь, обнимая себя руками за плечи. Лето летом, а дождь никто до комфортной температуры не подогрел. – Больше я между вами не лезу. Любите друг другу мозги сколько влезет, я умываю руки. Дай только до дома тебя довести, и поеду каяться перед Димой.
Дождавшись, когда Машка хлопнет дверью, завожу мотор и выезжаю на дорогу. Сосредоточенно смотрю перед собой, наслаждаясь последними моментами близости. Она почти сразу сердито отворачивается к окну, сжимая мне сердце редкими всхлипами. Ад какой-то. С меня хватит, пора прекращать это безумие.
Бог с тобой, золотая рыбка! Твоего мне откупа не надо...
Глава 16. Проблема только в нас двоих.
Маша
Выходные после гонки проходят в раздумьях над бесконечной вариацией одного и того же вопроса – а что если? Что если Мир не из вредности высмеивает мои надежды на будущее с Димой? Что если Дима, как и я, подходит к отношениям ответственно и просто не хочет торопить события? Продолжать в том же духе можно сколько угодно, но число ответов останется равным нулю, потому что правда выясняется только опытным путём.
На журнальном столике уже не первый день лежит коробка с телефоном, которую оставил Мир пока я принимала душ. Естественно, обнаружив следы чужого присутствия, я первым делом заперла все окна в доме и только затем осмотрела свой новый девайс. Смотреть там было особо не на что. Возможная цена и навороты меня не интересуют, а единственным вбитым в него номером, подписанным "Братец Мир", я твёрдо намеренна никогда не воспользоваться. Зато часто порываюсь набрать по памяти номер Димы, чтобы извиниться за слабохарактерность, ведь он с самой ночи гонок безрезультатно осаждает мой дом.
Вот и сейчас, смотрю на цифры и снова стираю. Отношения в которых постоянно присутствует чувство вины действительно нездоровы. Не хватало начать оправдываться за банальную потребность привести свои мысли в порядок, а помня
