— Он мой, Надь, сто процентов мой, — качнул головой Гдальский, видя жену насквозь. У него и самого кровоточило сердце, когда он видел ее такой сломленной. — Но я о нем не знал до прошлого месяца, Надь. Карина, его мать, моя бывшая, я встречался с ней до тебя. Ребенок родился пятого марта, ты сама посчитай, мы ведь встречаться с тобой начали в сентябре, то есть зачат он был в июне, когда мы с тобой даже знакомы не были. Малыш, не накручивай себя, давай спокойно поговорим.
Мужчина снова сделал шаг в ее сторону, а она уже по привычке дернулась, начиная подсчитывать в уме даты. Пульс у нее участился, отдаваясь стуком и гулом в ушах, мозги работали неохотно, но с цифрами она управиться могла.
Леша ей не изменял?
— Надь, если бы я знал… — потерянно произнес он, а вот Гдальская вдруг с горечью осознала, что и этому ребенку муж не рад.
Спазм, который охватил ее внутренности, ослабил хватку, и ей стало будто легче дышать. Она ведь всё это время думала, что муж жил на две семьи, работал на два фронта и водил ее за нос, а тут получается, что он и сам про ребенка не знал. Она внимательно вглядывалась в его лицо, но лжи в этом вопросе не видела.
— Я аборт сделала в феврале… — вдруг прошептала, вспомнив забытый факт из собственной биографии.
Прошлое будто ожило, преследуя их спустя столько лет, но она всегда знала, что от грехов ей никогда не отмыться.
— Прости меня, Надюш, — скользнул к ней Леша и схватил за плечи, вынуждая посмотреть на себя. — Мы ведь договорились, что это я во всем виноват, не ты. Пожалуйста, не вспоминай больше об этом. У нас… Давай попробуем снова, ты родишь нам долгожданного малыша. И мы будем любить его. Наймем лучших врачей и…
— Хватит, Леш, хватит.
Надя резко качнула головой, надеясь, что он замолчит и перестанет бередить ее раны. Ей было так плохо, что не передать словами, но она, как обычно, постаралась взять себя в руки.
— Когда ты узнал про мальчика…
— Диму, — поправил, затем пояснил, — его зовут Дима.
Наде в сердце будто ударили копьем. Она больше не испытывала чувство отчаяния, но ощущение, будто ее где-то предали, не покидало. Над ним она была не властна.
— Когда ты узнал про Диму, почему сразу мне не сказал? — посмотрела на мужа откровенно и вопросительно.
Еще до того, как он ответил, она уже знала, что скажет.
— Не хотел, чтобы ты расстраивалась, Надь. Ты ведь так одержима ребенком, что я решил, тебя это сильно расстроит.
— Это ведь не разовая покупка, Леш, думаешь, сейчас я не расстроена? — прошептала, чувствуя в голосе надрыв, а в горле боль.
— Прости, я думал, что подготовлю тебя постепенно. Надеялся, что ты забеременеешь и не так остро воспримешь факт наличия Димы. Надь, ты не бойся, я виделся с ним в первый и последний раз, просто хотел увидеть. Нашей семье он мешать не будет, я просто буду платить алименты и всё.
Гдальский говорил уверенно, словно давно всё взвесил и принял это решение, а Надя вот была поражена его словами. Ее будто обухом по голове ударили. И она расплакалась, прижимаясь всем телом к мужу. На душе вдруг потеплело, ведь после печали появилась надежда. Леша ее не предавал, даже любит настолько сильно и не хочет причинять боли, что ради нее готов не общаться со своим ребенком.
Какая-то червоточина тлела у нее в мыслях, но она откидывала мысли о ней от себя подальше. Главное, что муж ее любит сильнее всех.
— Нет, Леш, так не пойдет. Это ведь твой сын.
Пусть Наде давались эти слова с трудом, но она не была настолько мелочной, чтобы злиться на ребенка, который не виноват в том, что его отцом являлся ее, Надин, муж.
— Я уже вижу, о чем ты думаешь Надя. Сразу говорю, нет.
Гдальский поджал губы и отрицательно качнул головой. Он всегда поражался сердобольности жены, но на этот раз уступать не планировал. Ей и без того было тяжело из-за невозможности забеременеть, так что наличие у него ребенка всё усложняло лишь еще сильнее.
— Ты виноват передо мной, Леш, — начала жена издалека, глядя его по груди и хитровато поблескивая глазами. — Я всё еще обижена за твое вранье, и что ты там сказал про меня? Я страус?
Услышав это, Алексей пожалел, что вообще открыл свой поганый рот. Лучше бы просто встал на колени и извинялся бы, пока жена не простила бы.
— И что ты предлагаешь? — выдохнул, смиряясь. Ему казалось, что он совершил сейчас большую ошибку, но выбора у него не было.
— Дима — твой сын. Я не прощу себе, если из-за меня он будет расти без отца.
На секунду Гдальскому показалось, что жена совсем выжила из ума и откажется от него, подарит Карине и Диме, но этого не произошло.
— Стань для него хотя бы воскресным папой, Леш, не хочу брать на душу новый грех. Он ведь ребенок. Нашему могло бы исполниться столько же лет. Они почти… ровесники.
Надя зажмурилась, пытаясь справиться с наплывом эмоций, и мужчина всё понял. Она ассоциирует Диму с их ребенком, которому не было суждено родиться. Может, так для ее психики лучше, но Гдальский чувствовал огромный пласт вины на себе, и это с ним останется на всю жизнь.
— Хочешь, чтобы он к нам приходил? — тихо спросил, но прозвучало весьма громко.
— Нет! — Надя выдохнула, вытаращив на него глаза. — Я… Давай не сразу, Леш, я… Я пока не готова, мне надо переварить всё, а потом…
Гдальский выдохнул с облегчением, поняв, что жена его всё же обычный человек, и всякие эмоции ей не чужды.
— В понедельник у него выпуск с детского сада. Карина просила придти, но я не хотел, — пошел жене на встречу, хотя понимал, что в глубине души мальчик оставил след в его мыслях. Продолжение его рода, как никак.
— Вот и отлично, сходи, — Надя улыбнулась через силу и погладила его по шее.
В этот момент раздался скрип двери. На пороге появилась Мира, чье выражение лица было разочарованным, по щекам ее катились слезы.
— Ты и правда отдашь его им, теть Надя?
Гдальский стиснул челюсти, ведь совершенно забыл о главной проблеме в их жизни. Мира. Вчера, когда он не застал дома Надю, наткнулся на нее. Весь вечер заливал в себя алкоголь и сам не заметил, как разболтал ей всё. Не ожидал, что эта девчонка устроит скандал, будто именно она — законная жена, которая имеет право на ревность. Глупая баба.
— Мира? — Надя даже как-то растерялась от напора племянницы.
— Ты разве не понимаешь, что Карина отберет его, она только этого и хочет, а как же наш малыш? Ему что, не достанется отцовской любви?! О нем ты не подумала?!
У девчонки намечалась настоящая истерика. Она будто стала забываться, хорошо еще, что Надя была в аффекте и не расчленяла все ее фразы на составляющие.
— Надь, накрой пока на стол. У Миры гормоны шалят, она просто за своего ребенка беспокоится, что мы его не усыновим.
Отправил жену на кухню, а сам схватил полоумную девчонку за локоть и отвел ее в комнату.
— Либо ты возьмешь себя в руки и успокоишься, прекратишь истерику, либо покатишься отсюда бочкой в свою конуру, поняла?
— Не боишься, что теть Наде всё расскажу? Чьего ребенка на самом деле жду?
— Считаешь, теперь она тебе поверит? — Гдальский насмешливо поднял бровь. — У меня объявился сын на стороне, но даже он не смог разлучить нас с женой. А ты сейчас если рот откроешь, я буду всё отрицать и скажу, что у тебя крыша поехала на фоне страха за ребенка. Как ты думаешь, кому теперь Надя поверит, м?
Мира замолчала, во все глаза на него уставилась. Там тлел страх, обоснованный причем, ведь Алексей был прав, и они оба это понимали. Если раньше он боялся, что правда вскроется, то теперь у него был козырь. Мира сама только что показала Наде, как боится, что ее ребенка не примут. Сделала оплошность.
— Значит, так, ты ведь деньги любишь. Как только ребенок родится, я плачу тебе миллион, и ты сваливаешь, отказываешься от родительских прав, а мы с Надей его усыновим, воспитаем, как своего.
Глаза Гдальского насмешливо блеснули. Он расправил плечи, чувствуя себя хозяином положения.
