— Никостратос! У тебя презервативы есть? — спрашивает он раскатистым голосом, и очередь ахает.
— И не стыдно тебе! — выговаривает ему Иоаннис, муж Спиридулы. — Посовестился бы, черт старый.
— Здесь дети! — поддерживает его возмущенная супруга, но Андроник не обращает на них ни малейшего внимания.
— Калимэра, Каро, — невозмутимо здоровается он со мной. — Как собака? Как ее нога?
Вопрос застает врасплох, и я ошарашенно моргаю. А затем вспыхиваю до ушей, как спичка.
— Сспас-сибо, дядя Андроник, — выдавливаю пристыженно, — ему лучше.
— А ты дурак, Иоаннис, — поворачивается Андроник к супружеской паре, — и ты, Спиридула, туда же. Все вам непристойности на уме. Стыдно не знать, что презервативы в медицинском деле незаменимая вещь. Вот ты, Никостратос, знаешь, что ими можно кровь остановить, если как жгут использовать? Не знаешь! А еще аптекарь. А что его можно обрезать и надеть на повязку, чтобы не намокла и не загрязнилась, знаешь? Я уж молчу, что без них на рыбалку лучше не соваться. И поплавки из них лучше не придумаешь. Еще туда телефон можно положить, и он точно не намокнет…
— Все, Андроник, все, поняли мы, — недовольно перебивает его Персефона, — надоел уже. Задерживаешь только всех, — поворачивается к прилавку и говорит с доверительным видом: — Знаешь, Никостратос, дай-ка ты мне с десяток. Мой как раз на рыбалку собрался.
— Давай и мы возьмем, дорогая, — засуетился Иоаннис и зашептал на ухо жене, — видишь, какая штука в хозяйстве полезная оказывается.
— Вы там не жадничайте, нам оставьте, — кричит с конца очереди Андроник и подмигивает мне, отчего я в который раз за сегодня заливаюсь краской.
— Мне тоже надо, — отвожу глаза, подходя к прилавку, — с десяток… Для собаки…
И отворачиваюсь, чтобы не видеть как широко улыбается мне в спину дядя Андроник.
***
Их хватило на полтора дня.
— Марк, что же это? — растерянно заглядываю в пакет, в который дядя Никостратос упаковал мою покупку. — Как они так быстро закончились?
— Хочешь покажу? — мурлычет Громов, прижимаясь ко мне со спины. А мне не надо, уже все сама ощущаю.
— Я больше за ними не поеду, — решительно мотаю головой, — ладно тогда дядя Андроник выручил. Сомневаюсь, что еще так повезет.
— Выручил? — недоумевает Марк. — А у вас что, презервативы под подпись выдают? Или ты несовершеннолетняя? Ну ка давай сюда паспорт, быстро.
Он заметно напрягается, и я успокаивающе взмахиваю рукой.
— Я-то совершеннолетняя, но ты это пойди объясни нашим тетушкам в поселке. Они же меня с пеленок знают, и если засекут, вмиг по поселку разнесут, что дочка Ангелисов оптом презервативы скупает. Мы опомниться не успеем, как тут будет мой папа.
— И что же скажет папа? — Марк трется небритой щекой об мою шею, и я обмякаю в его руках.
Что он со мной делает? Пальцы ног непроизвольно поджимаются, воля размягчается как свежее сливочное масло для торта.
— Он тебя убьет, — жмурюсь от удовольствия, подставляя шею под щекочущую небритость.
— А разве он не мой фанат? — мужские руки заползают под футболку и нетерпеливо шарят по телу, находят застежку на бюстгалтере и расстегивают. — Это же его постер висит в твоей комнате, я правильно помню? Папа попросил, чтобы я повисел у тебя, потому что у них в спальне дизайнерский ремонт.
И хоть мы оба достаточно заведены, не могу сдержать улыбку. Громов слишком настойчиво продолжает меня раздевать, и я пробую его остановить.
— Нет, Марк, я не буду без защиты. Извини, но я не хочу.
В отражении зеркала вижу, что его лицо наконец-то приобретает более-менее осмысленное выражение. Громов упирается лбом в мой затылок и шепчет так, что хочется отдаться ему прямо здесь, с пустым аптечным пакетом в руке.
— Малыш, я же сказал, у меня все под контролем. Ты просто доверься мне, расслабься.
— Не могу, — мотаю головой, — не получается.
Он разворачивает меня к себе лицом и внимательно вглядывается, пока я упираюсь локтями в широкую грудь.
Внизу между нами возникает твердая преграда, упирающаяся в мой живот. Даже моего скудного опыта хватает, чтобы понять, к чему все идет. И что мои шансы достучаться до непробиваемого Громова стремятся к нулю.
Зато он не оставляет надежду достучаться до меня.
— Но почему?
Раздумываю буквально доли секунды. Что мне мешает сказать правду? Вообще ничего. Так даже лучше, пусть знает.
— Ты же уедешь не сегодня так завтра, — шепчу в ответ, — а я останусь. Что будет, если я забеременею?
Руки, обнимающие меня, напрягаются, преграда снизу становится каменной.
— Ты это серьезно, Каро? Серьезно считаешь, что я могу уехать и тебя оставить? Не дождешься. Я тебя заберу, и мы поженимся. Ты выйдешь за меня замуж, Каро?
Марк опускается на одно колено и снимает с себя цепочку. Ошарашенно моргаю и стою как столб, не в силах пошевелить даже пальцем.
Что он сказал? Это точно, он не пошутил? Может, у него снова поднялась температура, и это горячечный бред?
— Ну что же ты, малыш? — окликает Марк, стоящий передо мной на коленях. — Смелее. Ты выйдешь за меня замуж?
Я настолько шокирована, что не могу вымолвить ни слова. Кажется, это не наяву. Что это очередной мой не самый нормальный сон.
Наконец получается разлепить губы.
— Зачем тебе это, Марк?
— Что именно? — сдвинув брови, уточняет Громов.
— Жениться на мне. Это потому что я… что мы… что ты… Что у меня до тебя никого не было? — нахожу нужное выражение и пробую отодвинуться.
Но Марк быстро возвращает обратно. Его движения все более настойчивы, и я сама на грани того, чтобы поддержать эту сладкую любовную игру. Уже сама не понимаю, почему так стойко сопротивляюсь.
— Нет, Каро. Это потому что я тебя люблю.
Глава 13
Карина
Я лежу на груди у Марка, он одной рукой перебирает мои волосы. Вторая рука, переплетенная с моей, лежит на моем животе.
Мы оба разомлевшие и довольные. На мне из одежды только цепочка с кулоном, которую с предложением руки и сердца вместо кольца преподнес Марк.
Ясно, что его предложение я приняла. А кто-то бы на моем месте не принял? Нет таких на целом свете, я уверена.
Сам Марк без ничего, и мне доставляет особое удовольствие так лежать, прижиматься к нему и чувствовать его всем телом. Впитывать его расслабленность, вдыхать его запах, от которого у меня даже лежа кружится голова.
И это совсем не запах папиного геля для душа, тот уже давно выпарился, вымылся вместе с потом. Остался собственный запах моего мужчины, который я не стесняясь шумно втягиваю носом, время от времени поворачивая голову и утыкаясь Марку в шею.
Он криво улыбается одним уголком губ, сжимает пальцы у меня на затылке и оттягивает за волосы чтобы приподнять голову и поцеловать в запухшие губы.
По опыту лежать нам так недолго. Я уже смирилась с тем, что мы остались без защиты. Объективно, ее не хватило бы даже если бы я скупила все запасы в поселке.
Бумажный Громов смотрит на нас со стены с осуждением. Лично мне кажется, в его взгляде помимо осуждения сквозит определенная грусть. Марк утверждает, что это зависть, но он с самого начала предвзято относится к своей глянцевой копии и всерьез считает его соперником.
— И что было дальше? — спрашивает оригинальный Громов, касаясь губами моего виска.
— А дальше мама вышла замуж за папу и переехала к нему жить. Я родилась уже здесь, — поворачиваю к нему лицо и ловлю губами очередной поцелуй.
Похоже, наша передышка плавно близится к логическому концу. Марк уже не такой расслабленный, его дыхание не такое ровное, а глаза слишком красноречиво блестят.
Справедливости ради в этот раз пауза была гораздо длиннее и содержательнее предыдущих. Мы хотя бы начали разговаривать.
На календаре очередные выходные. Мы с Марком после завтрака немного покружили по дому и ожидаемо вернулись в постель. Я рассказываю ему историю знакомства моих родителей, как мама с подругой приехала на отдых и на одной из экскурсий познакомилась с папой.
