Как только я произношу угрозу, она сжимает меня с резким криком. Я притягиваю ее рот к своему, пытаясь заставить ее замолчать, прежде чем мы кого-то разбудим.
Ее ногти впились в мою грудь, отправляя меня вместе с ней через край. Я прижимаю ее к себе, изливаясь в нее… хотя знаю, что у меня нет ни малейшего шанса, что она сегодня забеременеет.
Она принимает противозачаточные средства с того момента, как четыре года назад родился наш сын. Мы оба думали, что хотим наполнить дом детьми, но ее беременность далась нелегко. В средине срока Бетси заболела и провела много времени в больнице.
Эмма постоянно переживала. Последние два месяца беременности она провела на постельном режиме, опасаясь, что у нее начнутся ранние роды. Ей удалось продержаться, но для этого потребовалось чудо. Я тут же решил, что мы закончили. Я не хотел заставлять ее проходить через это еще раз.
Бетси выздоровела, но ухаживать за ней, новорожденным, да и бабушкой было нелегко. В итоге мы всех перевезли ко мне, так как мой дом намного больше бабушкиного бунгало. Дополнительное пространство позволило нам нанять подкрепление, чтобы помочь позаботиться о бабушке и Бетси.
Два года назад они решили, что готовы навсегда переехать в дом престарелых. Думаю, они уже задумывались над этой идеей, но она так и не прижилась. Удивительно, но их до сих пор не выгнали. Это чудо, честно говоря.
В ближайшее время они не покажут никаких признаков успокоения. Они в основном терроризируют то место. Но персонал их обожает, и мы заключили сделку, чтобы обеспечить охрану этого места с огромной скидкой. Это помогает сгладить любые неровности.
Эмма со вздохом падает мне на грудь, тяжело дыша. Легкая дрожь все еще сотрясает ее тело, когда я обнимаю ее, прижимая к себе, пока мы вместе приходим в себя.
— Черт возьми, малышка, — рычу я, когда мы оба переводим дыхание. — Если бы я мог держать тебя запертой в этой комнате, постоянно занимаясь любовью, я бы это сделал.
Она тихо стонет, что я принимаю это за согласие.
— Я люблю тебя, — шепчу я, проводя руками по ее спине.
Она поднимает голову и одаривает меня своей милой улыбкой.
— Я тоже тебя люблю, Зейн.
Грохот, донесшийся в другом конце коридора, заставляет нас обоих резко дернуть головами в сторону двери спальни. Я стону, проводя рукой по лицу.
— Твой сын и племянник проснулись, — бормочу я.
— Ага.
— Почему, черт возьми, они никогда не спят после шести? Это жестоко и необычно. Как наказание.
— Это твоя ошибка.
— Как ты это понимаешь?
— Ты жаворонок, а не я. — Она пожимает плечами, неохотно соскальзывает с моих колен и прижимается к моей подушке. — Удачи там.
— Я не пойду туда один, ягненок.
— Это ты сказал Гидеону, что мы оставим Кормака у нас на этих выходных. — Она похлопывает меня по груди. — Это означает, что все, что они там уничтожают — это твоя проблема до девяти.
Я усмехаюсь, качая головой.
— Тебе повезло, что я люблю тебя, ты это знаешь?
— Да. Но тебе не удастся выбраться из этой ситуации сладкими разговорами, Зейн Кармайкл. Твой сын и племянник — сумасшедшие.
— За это мы должны поблагодарить твою бабушку и тетю, — напоминаю я ей. Мальчики узнали все, что знают, наблюдая за ними двумя. Клянусь Богом, они впитали в себя их дурное влияние, как губки, воду.
— Нет, я почти уверена, что это им передалось от тебя и твоих братьев. Вы все такие же вредные, как бабушка и Бетси. — Она зевает, глубже зарываясь в одеяла. — Тебе лучше уйти, прежде чем они сожгут дом. Я не думаю, что Кенне и Гидеону понравилось бы узнать о совершенном поджоге своего четырехлетнего ребенка под твоим присмотром.
— Иисус Христос. Это возможно?
Эмма пожимает плечами.
— Ребята, вы сожгли сарай своей мамы.
— Зион сделал это. — Дерьмо. Возможно, это возможно. Я вскакиваю с кровати и хватаю пару спортивных штанов.
Тихий смех Эммы преследует меня, пока я бегу в ванную.
Когда я выхожу, она завернута в одеялах, как очаровательный маленький буррито. Мое сердце переворачивается в груди при виде этого. Я подхожу к ней, касаясь губами ее лба.
— Я собираюсь выйти и спасти дом. Я разбужу тебя, когда придет время собираться к бабушке и Бетси.
— Хорошо, — шепчет она. — Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, ягненок. — Я целую ее еще раз и направляюсь к двери.
— И, Зейн? — она зовет меня сзади.
— Да?
— Ты лучший муж на свете, — шепчет она.
Я выскальзываю в коридор, ухмыляясь до ушей… вплоть до тех пор, пока не вижу Каллема и Кормака, пытающихся затащить матрас Каллема на вершину лестницы, во всяком случае, одетых в велосипедные шлемы и наколенники.
Иисус Христос. Они попытаются спустить эту чертову штуку вниз.
Эмма права. Она самый разумный человек в этом доме.
Конец
