мальчика?
– Убирайся.
– Амалия…
– Видеть тебя не хочу! Ты сам все разрушил, понял?! И не надо теперь… это все. Тоже мне, блядь, Отелло.
Амалию трясет. И от того, что ей действительно небезразличен этот пацан, исподтишка бьет контрольным в голову. Взбеленившись, хватаю ее за руку…
– Не дергайся! И не матерись. Тебе не идет.
– Немедленно меня отпусти! Мне больно! Мне больно, сука, ты что, кайфуешь от этого?!
Ее слезы отрезвляют. Пользуясь тем, что в голове прояснилось, уношу ноги. Это точно конец. И пусть, так действительно лучше. Только что-то уязвленное детское внутри не дает свыкнуться с тем, что все именно так закончится. Эгоист во мне не удовлетворен. Ему трудно понять, как она смогла так быстро переключиться, когда я сам без нее подыхал. Обида требует сатисфакции. Мелочной. Недостойной. Кажется, что только так я смогу отпустить эту историю.
Наехать на нового любовника Амалии… Что может быть проще? Мне даже интересно, она будет его ждать, будет за него впрягаться, на что вообще она для него готова? Там серьезно? Или так… И какой ответ для меня самого предпочтительнее? Да, знаю, меня опять утаскивает не туда. Но я не могу этому противиться. Во мне все звенит. И требует действия. Я спускаю с поводка всех своих демонов.
Уф! Никогда раньше я не проводила столько времени в салонах. А тут просто второй раз за неделю! И ведь результат, что называется, налицо. Я выгляжу лучше, чем когда либо. Кожа аж светится. Волосы будто шелк.
Ну, вот и что ему еще надо?! Все же стало налаживаться!
Мысленно уношусь на несколько дней назад. Достаю из закромов памяти день награждения. Я так долго готовилась к этому, так волновалась, что чуть не свалилась с лестницы, когда к Мусе шла. К счастью, он успел меня подхватить. Наши тела столкнулись. И в этот момент в его взгляде сверкнуло такое искреннее неприкрытое восхищение, что я весь вечер потом летала, будто на крыльях. Это даже отец заметил и повеселел.
Но потом что-то опять случилось. Нет, случился... кто-то. Я чувствовала, что дело в ней! И с ума сходила от невыносимой иссушивающей меня ревности.
– Динара, нам уже давно пора выходить.
– Иду!
Бросаю последний взгляд в зеркало. Радуюсь, что мне хватило ума одеться нормально, потому как, не буду скрывать, отчаяние толкало выставить свои прелести напоказ.
– Ух ты, – качает головой папа, – когда же ты выросла, а? Совсем взрослая. И на маму очень похожа.
Отец подстригся коротко, как никогда не стригся до этого. И, конечно, первым делом это наводит меня на мысли о том, что он получает химию. Мне так жаль, что мы не можем обсудить его проблем со здоровьем. Ни с ним, ни с кем бы то ни было. В эти моменты я острей обычного ощущаю свое одиночество.
– Муса – настоящий счастливчик. Я рад, что вы нашли общий язык.
Ох, папа. Знал бы ты…
Беру отца под руку. Вместе идем к машине. Муса пригласил нас поужинать в один из самых старых и статусных ресторанов. У них какие-то дела с отцом. Да и свадьба на носу. Нужно обсудить моменты, оставшиеся нерешенными. В основном всякую мелочь, до которой все никак не доходили руки.
Погода отвратительная. Хлещет дождь. На въезде в город длиннющая пробка. Почему-то я все сильнее нервничаю.
– Так не терпится увидеть жениха? – подначивает отец.
– Знаешь, пап, на самом деле я бы предпочла вообще никуда не ехать. И чтобы все было как раньше, – прорывает меня.
– Ты о чем, мышка?
– О нашей прошлой жизни. Вот скажи, как я без тебя? А ты? Ты как один будешь?
Напрягшийся было отец не без облегчения выдыхает:
– Ах вот куда ты клонишь! А я уж было подумал…
– Что?
– Да ничего, – отмахивается, – глупости. Жизнь не может стоять на месте. В этом весь смысл. О, смотри, кажется, Муса нас встречает.
Так и есть. С колотящимся сердцем выхожу под заботливо распахнутый над головой зонт.
– Добрый вечер. – Пожимает руку отцу. – Ну и погодка! Как добрались?
Кажется, за последние дни Гатоев похудел. Нервы? Я на них так точно килограмма два сбросила. Даже платье пришлось ушить. Жадно вглядываюсь в лицо жениха, пока идем к столику. И почему-то я только сейчас осознаю, как ему плохо. Очень плохо, судя по осунувшемуся виду. Неужели он так ее любит?
Это уже не ревность в груди. Это что-то другое. Тоска по тому, что никогда со мной не случится? А как же хочется. И как болит…
На столе горят свечи. Серебрят его рано поседевшие виски. Подчеркивают морщинки у глаз, делают резче профиль. Шипят и искрятся. Я зависаю, загипнотизированная колебаниями язычков пламени, когда над столом нависает тень.
– Амалия Руцкая. Господин Гатоев, я могу вас ангажировать на два слова? Вопрос жизни и смерти, – говорит… она звенящим от напряжения голосом и обводит взглядом стол, задерживаясь на мне. Кровь ударяет в голову. Душа отделяется от тела. Мне кажется, я сейчас умру. Не переживу позора. Но черта с два я ей это покажу! Нечеловеческим усилием воли держу спину прямо. Хотя когда Муса, извинившись, выходит из-за стола, мне довольно трудно усидеть на месте и не броситься к нему, умоляя остаться... А не унижать меня так. Аллах…
В оцепенении наблюдаю за тем, как они скрываются за поворотом. А секундой спустя, проигнорировав окрики отца, встаю и иду следом.
– Отпусти его.
– С чего вдруг?
Вжавшись в стену спиной, вслушиваюсь в их голоса.
– Он не виноват в том, что тебе не хватило духу пойти против традиций.
Конечно, она имеет в виду наш брак. Но кто «он»? У нее кто-то появился?
– Судя по тому, как ты быстро утешилась, я все сделал правильно.
Да! Аллах, он ее ревнует…
– А сам, Муса? Ты в своем глазу бревна не видишь?
– Это…
– Другое? Слушай, ты же умный мужик. С понятиями. Иначе я бы в тебя не влюбилась…
– Да что ты вообще знаешь о любви?
Гатоев натурально взрывается. В нем сейчас столько чувств… К другой.
– Я знаю, что она делает человека очень уязвимым, – шепчет эта женщина, будто про меня. – И мне жаль, Муса, если тебе больно. Я к этому не стремилась, поверь.
