— Я всегда буду ее беречь, — пообещала она.
Долгое время она была уверена, что Спартак купил булавку с розой на ярмарке в Луго, и лишь много лет спустя поняла, что речь идет об очень дорогом украшении, какого на сельском базаре не купишь. Ей так и не довелось узнать, откуда Спартак взял эту брошь.
Тем временем в роскошном зале венецианского особняка торг шел полным ходом. Цену все время набавляли. Последнее предложение достигло шестидесяти миллионов. Старая дама время от времени оглядывалась, близоруко щуря глаза за толстыми стеклами очков, в безнадежной попытке разглядеть того, кто с таким ожесточением оспаривал у нее право на владение ее розой.
— Шестьдесят миллионов — раз, шестьдесят миллионов — два… Кто больше? Кто даст больше за шедевр работы Тиффани? Повторяю: коммерческая цена равна восьмидесяти миллионам! Перед нами маленькое чудо эпохи арт нуво! Кто-нибудь желает взглянуть на него поближе? — Аукционист буквально расшибался в лепешку, отчеканивая хорошо поставленным голосом с зазывными интонациями каждое новое предложение.
— Итак, шестьдесят миллионов, дамы и господа. Шестьдесят четыре… шестьдесят шесть…
Пожилая синьора довела предложенную цену до шестидесяти восьми миллионов. Потом достала из коробочки с лекарствами успокоительное и проглотила его без воды. Она чувствовала, что напряжение слишком велико и что силы ее на исходе. Борьба за возвращение дамасской розы оказалась изматывающим испытанием, которого ее нервы могли и не выдержать. Но заветный талисман должен был принадлежать ей и только ей одной.
— Семьдесят миллионов! — вдохновенно провозгласил аукционист. Беспрерывное повышение ставок разожгло в нем настоящий азарт.
Старая дама подняла дрожащую руку и сделала новое предложение как раз в тот момент, когда распорядитель торгов в третий раз стукнул по столу деревянным молоточком, возвещая, что вещь продана.
— Даю семьдесят два! — Она сделала эту последнюю попытку в полном отчаянии, вся дрожа, готовая вот-вот разрыдаться.
— Мне очень жаль, синьора. Брошь продана, — на ходу ответил аукционист, готовясь выставить на продажу новый лот.
— Боже мой! — прошептала синьора, поднося к губам дрожащую руку, не в силах поверить, что у нее отняли белую розу Дамаска.
Она с трудом поднялась на ноги и огляделась по сторонам, ища помощи.
К ней подошла молодая ассистентка.
— Могу я быть вам полезной, синьора? — спросила она вполголоса.
— Проводите меня в кабинет дирекции, — с трудом произнесла старая дама, безуспешно борясь с охватившей тело мучительной дрожью.
В малой гостиной, переоборудованной в рабочий кабинет, стояли письменные столы с компьютерами. За столами сидели несколько служащих. Один из них следил по монитору за происходящим в зале аукциона.
— Что угодно синьоре? — равнодушно-вежливым тоном осведомился один из клерков.
— Вы должны мне сказать, кто купил мою розу, — потребовала старая дама, тяжело опираясь рукой о край стола.
Служащий недоуменно уставился на нее.
— Я имею в виду брошь работы Тиффани, — объяснила она, собравшись с силами. — Я хотела ее вернуть, но у меня увели ее из-под носа в какую-то долю секунды.
Молодой человек принялся перелистывать лежавшую перед ним на столе компьютерную распечатку.
— Все верно. За семьдесят миллионов. Вот временный протокол об отдаче с торгов, — уточнил он.
— Временный? — оживилась старая дама. — Вы говорите, временный? То есть вы хотите сказать, что моя брошь, возможно, еще не куплена?
— Боюсь, что это не так, синьора. Лот оплачен покупателем. Разумеется, если чек окажется необеспеченным…
— Кто это? Кто покупатель? — взмолилась она.
— Такой информации мы не даем. Уверяю вас, мне очень жаль, — ответил служащий, слегка встревоженный болезненным состоянием и отчаянием дамы. Он бросил на нее любопытный взгляд. Лицо старой дамы, несмотря на годы, хранило печать редкостной, поистине неувядающей красоты. — Речь идет о ювелире, — сжалился он над ней. — О ювелире, который действовал по поручению клиента. И поверьте, синьора, это все, что я могу вам сообщить.
— Значит, кто-то хотел заполучить мою розу. Но зачем? — размышляла она вслух, уже спускаясь по мраморной парадной лестнице на первый этаж особняка.
Из ее глаз покатились горькие слезы, ей было все равно, что она привлекает к себе внимание. Кто-то отнял у нее самое прекрасное воспоминание всей прожитой жизни, сосредоточенное в крохотном чуде ювелирного искусства. Старую даму ничуть не волновала мысль о том, что все состояние семьи Рангони пошло с молотка, но она не могла примириться с потерей белой розы Дамаска, которую свято берегла в память о своем муже, Спартаке Рангони по прозвищу Корсар.
Катер ждал ее, чтобы перевезти на материк. Проплывая по освещенным лиловатыми фонарями каналам, старая дама размышляла о том, какие дальнейшие шаги ей следует предпринять, чтобы найти и вернуть свою драгоценность. Она горько сожалела о том дне, когда в порыве великодушия отдала дамасскую розу своему зятю Джулиано Серандреи. Она питала к нему глубокое уважение и любила как родного сына. Зная о грозящей мужу дочери смертельной опасности, она передала ему бесценный талисман в твердой уверенности, что белая роза Дамаска убережет его от злой судьбы. Но все вышло иначе. Джулиано погиб, а брошь с розой, найденная в одном из ящиков его письменного стола, попала на аукцион в числе многих других фамильных драгоценностей.
Сама она давно уже чувствовала приближение последнего часа. Мысль о смерти не пугала старую даму, она была готова принять свой конец как благословение, ведь жизнь одарила ее щедро, очень щедро, дав хлебнуть вдоволь и радостей и горестей. И только самый момент ухода страшил ее. Вот если бы она могла держать в руке свою розу! Все равно что пожать перед смертью руку Спартака. Об руку с ним ей было бы не так страшно переступить порог мира теней.
— Вот мы и приехали, синьора, — объявил водитель катера, остановив бело-голубую «Ланчию» у причала на площади.
Он помог ей подняться на бетонный тротуар. Старая дама сразу же заметила молодого человека, поджидавшего ее, чтобы отвезти домой.
— Слава богу, наконец-то ты здесь! — воскликнул он, бросившись ей навстречу.
Она позволила себя обнять и оперлась на его крепкую, надежную руку.
— Ты со мной больше так не шути, бабушка, — добродушно побранил он старую даму.
Он был ее любимым внуком. Его назвали Спартаком в честь деда, но внешне они совсем не были похожи. Дед был человеком богатырского сложения, как и подобало настоящему хлебопашцу, а внук отличался худощавой стройностью, столь характерной для новых поколений, чье воспитание проходило в колледжах и современных спортзалах. Спартак-младший был единственным сыном Джулиано Серандреи и Миранды, ее старшей дочери, на которую, к счастью, не походил ни внешне, ни внутренне.
