Маргарита Сергеевна посмотрела на судью Литвиненко укоризненно, она видела, что он просто вредничает и тянет время. Как ребенок, честное слово, ведь все всё понимают, зачем же усложнять? Но судья требовательно смотрел на несчастную бабушку, которая, нацепив на нос очки, принялась по складам читать переданную ей Маргаритой Сергеевной бумажку. Журналисты затосковали: они бы предпочли блондинку, бабушка была явно подсадной уткой и излагала «дело века» без должного вдохновения.
Суть его была в том, что ответчик Буликов однажды зимним вечером по-соседски зашел к истице на огонек, потом, не сойдясь с бабушкой во взглядах, затеял шумную ссору, заодно наорал и на белую домашнюю мышь, в которой бабушка души не чаяла. После ухода скандалиста бабушка выпила валерьянки и оклемалась, а мышь стресса не пережила и сдохла. В связи с чем Черемисина Нина Петровна, 1935 года рождения, просит взыскать с гражданина Буликова Владимира Андреевича стоимость погибшей мыши и моральный ущерб в размере десяти тысяч рублей.
Затем слово все же пришлось предоставить Маргарите Сергеевне, которая принялась в красках рассказывать о неимоверных страданиях своей подопечной и ее покойной мыши, скончавшейся в страшных мучениях. Журналисты кисли от смеха и роняли блокноты. Валентин Рудольфович «держал лицо», потому что краем глаза видел — его снимают крупным планом. Это была воистину хорошая мина при плохой игре, потому что дело номер 2-346/06 отчетливо пахло керосином. Во-первых, супруги — госпожа Мамай и господин Буликов — уже восемь лет возглавляли созданную ими общественную организацию «Правое дело», и краснобаи-журналисты прозвали их правовыми хакерами, которые вламываются в судебные механизмы. Рутинная работа десятков «праводелов» по всему Уралу заключалась в поддержке сотен исков разных граждан по самым разным поводам, что привлекло под их знамена и здоровых правдоискателей, и больных на голову сутяг. «Праводелы» получали множество заграничных грантов и жили на эти деньги безбедно. Заботливые заграничные спонсоры уверяли, что таким образом пекутся о соблюдении прав человека. Черт знает, может, отчасти оно так и было, но суды стонали под валом абсурдных дел.
Во-вторых, судьи как огня боялись сутяжников на общественных началах после прославившей их акции «Общественные туалеты». Когда все упомянутые заведения в городе были закрыты, «праводелы» выставили на площади пикет и собрали сотни исковых заявлений к мэрии. Все они были грамотно поданы в суд, где началась паника, потому что там туалета для общего пользования, как на грех, тоже не было, а служебный сотрудники запирали на ключ. Ни одно из этих заявлений суд так и не рассмотрел, но туалеты немедленно вернулись в быт. Вдохновленные «праводелы» попытались взыскать моральный вред с вокзала в Тюмени, где бесплатного туалета не было и граждане испытывали неимоверные моральные страдания, экономя кровные денежки и справляя нужду в укромных уголках, — и выиграли по первой инстанции. Все судьи знали, что решение, принятое в пользу «праводелов», стоило судье должности и было немедленно отменено президиумом областного суда (хорошо, не Верховного). Правда, после этого на новом тюменском вокзале бесплатный туалет выложили чуть ли не мрамором, но это слабо утешало служителей Фемиды. К тому же после этого из высших сфер было спущено негласное указание — «праводелы» не должны выигрывать иски.
Но, когда приятель Валентина Рудольфовича, судья Малышевского суда, принял вполне законное решение удовлетворить иск мэрии к «праводелам», хрен вышел ничуть не слаще редьки: проигравшие иск «праводелы» пошли в банк, наменяли полтонны копеечных монет, наняли грузовик, лопатами сгрузили содержимое у входа в мэрию и заставили принять по акту. После чего сверху поступило еще одно негласное указание — проигрывать «праводелы» тоже не должны. Таким образом, пепельница была бы наилучшим выходом из положения, который вполне удовлетворил бы вышестоящее начальство — не для того ли ее тут и поставили?..
Представитель истицы наконец закончила свое душещипательное выступление, и журналисты потянулись к выходу. Уже лучше.
– У ответчика есть вопросы к истице? — Валентин Рудольфович посмотрел на красавца Буликова и удивился — тот вроде спал. Во всяком случае, глаза у него были закрыты, а морда — расслабленная и довольная.
Супруга, сидевшая между ним и бабушкой, что-то сердито сказала, наклонившись к нему.
– Я прошу сделать запрос в ветеринарную клинику в соответствии со статьей 57 ГПК, обращалась ли до этого случая истица, то есть мышь, по поводу заболеваний сердечно-сосудистой системы, — очнувшись от дремы, вяло пробормотал ответчик.
Жена удовлетворенно кивнула и перевела глаза на Литвиненко: что, голубчик, примешь подачу? Журналисты, затормозив в дверях, образовали пробку. Литвиненко затосковал: отказать нельзя — решение отменят, дело вернут на новое рассмотрение. А удовлетворить — смех на весь город, рассмотрение затянется, и видеть все эти рожи еще раз…
– Мнение сторон по заявленному ходатайству?
– У нас есть такой документ! — энергично произнесла Маргарита Сергеевна, и судья посмотрел на нее с подозрением: что это они еще придумали?
– Ответчик, вы знакомы с этим документом?
– Знаком, — покивал Буликов. — Но я требую направить запрос не в одну-единственную, а во все ветклиники города.
Валентин Рудольфович отчетливо увидел, как перед глазами заплясали разноцветные шары. По какому праву они над ним издеваются?! Боясь не сдержаться, он выбрался из кресла и пошел открывать окно — от проклятой духоты можно упасть в обморок. Форточка была высоко, обычно ее открывали, забравшись на стул, но развлекать собравшихся цирковыми номерами не входило в его планы. Поэтому Валентин Рудольфович взял стоявший за спинкой его кресла флаг, древком аккуратно поддел форточку, водрузил флаг на место и сел на место. Выражение неподдельного восторга, которое он вдруг разглядел на лице госпожи Мамай, его насторожило, и неспроста.
– Уважаемый суд, у меня есть заявление! — закричала она, вскочив с места. — Прошу занести его в протокол! Только что на наших глазах судья Литвиненко символом нашего государства — флагом Российской Федерации — открыл форточку! Тем самым он унизил государственную символику. Такой судья не может объективно рассматривать любое дело, в том числе и наше, и я заявляю ему отвод!
Она окинула собравшихся торжествующим взором, в ее глазах изумленный Литвиненко увидел настоящее вдохновение. И, не в силах больше этого вынести, объявил, что «суд удаляется в совещательную комнату». В совещательной комнате «суд» в гордом одиночестве пил холодный, оставшийся после обеденного перерыва чай, смотрел в окно, за которым падал крупный, нереально красивый снег, и думал вовсе не об отводе — сейчас, как же, разбежался! — а о том, что сегодня двадцать восьмое декабря, что завтра у жены Ирины день рождения и придут гости. Значит, с утра придется ехать за вином, салатами и всяким-прочим. А тридцатого они с женой уедут в Египет (это его подарок) и вернутся только восьмого января. Стало быть, у него остается только один день, чтобы не выглядеть совсем уж свиньей… Надо заканчивать эту канитель и ехать быстрее — неудобно опять являться домой заполночь. А он тут сидит, хотя рабочий день давно кончился. Просто устал за последние недели. И как некстати эти идиоты со своей дохлой мышью — дел у них не хватает, что ли, для отчета перед благодетелями по итогам года, раз всякую чушь собирают?!
